– Ты вылитый злодей, – твердо заявил Рейф. – Ты должен будешь размахивать черным плащом и приклеишь усы над верхней губой.
Гейб хотел возразить, но промолчал, посмотрев на Рейфа. «Будь я проклят, – подумал Рейф, – если смирюсь с тем, что меня заставят топтаться по сцене, а мой брат останется гулять на воле».
– Когда же приедет молодая актриса? – спросила Гризелда. Ей явно не хотелось быть в подобной компании. – И ты полагаешь, что необходимо нанимать других профессиональных актеров?
– А способен ли Рейф убедительно сыграть романтического героя? – усомнилась Имоджин.
Рейф возмущенно сверкнул на нее глазами.
– Мисс Хоз приедет к нам как раз перед началом репетиций, – сказал Гейб. – Как профессиональная актриса, она очень быстро выучит роль. А о том, какую пьесу будем ставить, мы уведомим ее заблаговременно.
– Я думаю, это наилучший выход, – сказала Гризелда. – Как высоко я ни ценю доброту мистера Спенсера и этот его благородный жест, у меня нет особого желания обедать за одним столом с женщиной подобной профессии.
– Ты превращаешься в настоящую чопорную зануду, – сказал Рейф. – Но берегись! Как бы тебе не порастерять свой гонор, если вдруг влюбишься в актера.
Гризелда не соблаговолила ответить.
Рейфа снова рвало. Имоджин слышала эти характерные звуки через коридор и не могла уснуть. Конечно, он заслужил свои неприятности, и все же…
Наконец она встала, вышла из комнаты и прошла через холл. Была глубокая ночь, и в Холбрук-Корте было тихо, как в могиле.
Имоджин остановилась возле его двери. Его рвало снова и снова. Он, вероятно, разразится бранью и проклятиями, если она войдет.
Но разумеется, она вошла.
– Черт бы тебя побрал! – взревел он. – Убирайся!
– По крайней мере ты не голый, – сказала она. Вокруг его талии было обмотано полотенце, но цвет его лица был каким-то странным – серо-зеленым. Он был весь в поту и дрожал. – Думаешь, ты простудился?
– Вон! – взревел Рейф, наклоняясь. – Уходи! Вон! Ты меня слышишь?
Но и речи быть не могло о том, чтобы Имоджин оставила его одного в таком состоянии.
– Тебе надо принять ванну, – сказала она.
Он снова перегнулся пополам в талии, хватая ртом воздух, потому что рвота была неукротимой.
Имоджин почувствовала первые признаки зарождающейся паники.
– Может быть, это слишком трудно – сразу отказаться от любого алкоголя? – спросила она. – Не попробовать ли делать это постепенно?
– Гейб говорит, что я должен изгнать его из организма, – ответил он, выпрямляясь и произведя звук, похожий на хрип. – Имоджин, прошу тебя, нельзя ли мне пережить это унижение в одиночестве? Я уверен, что к утру это пройдет.
– Нет, – возразила Имоджин. – Определенно нет. Тебе надо принять ванну.
– Я не стану звать слуг в такой час…
– Тебе и не придется этого делать, – согласилась она. – Почему ты не обставил эту комнату на современный лад? Ведь при моей спальне есть настоящая ванная. Вода в трубах должна еще быть горячей. – Она взяла его за руку. Рука была холодной и потной. – Ты в ужасном состоянии.
– Так и оставь меня одного. Тебе незачем быть здесь среди ночи.
– Но ведь ты не собираешься меня соблазнять, правда? – сказала она. – Потому что я всего лишь крошечная и слабая женщина и мне станет плохо от вида твоего брюха.
– Черт возьми…
Но тут снова началась рвота.
Как только приступ закончился, она снова взяла его за руку.
– Идем, – сказала Имоджин бодро. – Всего-то через коридор.
Она проволокла его по коридору, а потом втащила в свою спальню, хотя на каждом дюйме этого пути он сопротивлялся. Потом вошла в ванную и открыла краны.
– Ну, не чудесно ли это? – сказала Имоджин, глядя, как горячая вода заполняет ванну.
– Я… – забормотал и закряхтел Рейф. – О Господи…
– Ведро в соседней комнате, – сообщила Имоджин. Она решила, что последнее, что требуется Рейфу в настоящей ситуации, – это сочувствие.
Через мгновение он появился в дверях ванной, нетвердо держась на ногах, и выглядел так, будто сейчас потеряет сознание. Она схватила его за руку.
– Я не стану принимать ванну, пока ты здесь, – сказал он, но голос его уже утратил силу и уверенность.
– Чепуха, – сказала Имоджин. – Будешь делать, что я скажу.
Она толкнула его в ванну, испытывая удовольствие от того, что мужчина шести футов ростом и на много стоунов [5] тяжелее ее способен пасть под легким нажимом ее руки. Белое полотенце, обвивавшее его бедра, пошло рябью, когда он оказался в воде, но все еще прикрывало интимные части его тела.
Он даже не нашел в себе силы проверить, выглядит ли прилично, а тотчас же со стоном опустил голову на бортик ванны.
– Боже милостивый! – пробормотал он. Но это не походило на молитву. Имоджин присела на край ванны. Он был бел как простыня и весьма непривлекательно потел. И все же ему не могло быть более тридцати пяти или тридцати шести лет, несмотря на то что он превратил себя в некое подобие бутыли с бренди.
– Ты начал пить после смерти брата? – спросила она просто ради того, чтобы их общение походило на беседу.
Его голова заметалась по мраморной облицовке ванны, показывая несогласие.
– Что, если меня вырвет?
– Вот тазик, – сказала Имоджин. – Когда умер твой брат?
– Шесть лет назад, – отвечал Рейф. – Шесть лет.
– И каким же он был?
– Спорщиком, – ответил Рейф, не открывая глаз. – Он мог спорить до рассвета и снова до заката. У него был язык прирожденного законника. Он мог заговорить меня до умопомрачения, а потом уже ни один из нас не знал, о чем мы ведем речь.
Рейф улыбнулся бледной улыбкой.
– Он имел ученую степень?
– Нет. Наш отец не считал уместным, чтобы будущий герцог Холбрук учился в университете. Питер… – Голос его замер, и он снова начал зеленеть.
Имоджин присела на край ванны и плеснула воды ему на грудь. Грудь была широкой и мускулистой при всем том, что он мало что делал, кроме постоянных возлияний. Возможно, это объяснялось тем, что когда он не был пьян, то проводил время в конюшне.
– Твоего брата звали Питер? – спросила она.
Она считала, что его надо отвлечь от его состояния. Ничего хорошего нет в том, что человека вырвало несколько раз подряд.
И все же его вырвало снова – как раз в таз, который Имоджин держала у него под подбородком.