– Я никогда не забываю имен. Помню, ваш управляющий ловко провернул сделку. Отец запросил шестьдесят фунтов, но ваш управляющий ухитрился купить лошадь за сорок. Папа расстроился, но для всех остальных это все равно было отлично. – Она прикусила язык, словно эти слова вырвались у нее нечаянно.
– Почему, скажите на милость, для вас это было отлично? – поинтересовался он, краем глаза заметив джентльмена в сиреневых бриджах, который с решительным видом направлялся прямо к Аннабел, держа в руках бокал шампанского, точно пропускной билет.
Она подняла глаза, и он увидел в них дружеское лукавство.
– Потому что мы каждый вечер на протяжении трех месяцев ели мясо. Ели досыта, – пояснила она.
Эван в недоумении уставился на нее. Она была похожа на отполированную до блеска совершенную статую, столь же прекрасную, как Венера, и столь же чувственную.
– Конюшни вашего отца славились своим великолепием от Роксбургшира до Абердиншира, – заметил он.
– Это так, – сказала она. – У каждого человека есть свои достоинства.
Она обладала не только красотой, но и ироничной манерой выражаться. Он был бы совсем не прочь привезти ее к себе домой, хотя бы потому, что от одного ее вида он ощущал тлеющий жар в чреслах. Поэтому то, что она остановила свой выбор на Россетере, в сущности, было к лучшему. Она была женщиной, способной ввести мужчину в безудержный плотский грех, что не укладывалось в рамки нормальной, исполненной уважения, любви мужчины к своей жене.
Сама мысль об этом наполнила его ужасом. Он поспешил откланяться.
– Мисс Эссекс, приятно было побеседовать с вами. Джентльмен в сиреневом выпрыгнул из-за ее правого плеча, точно марионетка.
– Мисс Эссекс, – с жеманной улыбкой произнес он, – я принес вам бокал божественного напитка.
Она обернулась к нему и улыбнулась так сердечно, что Эван подумал, что бедняга сейчас растает и растечется лужицей у ее ног. Если не умрет от стыда, что до него снизошла такая женщина.
– Это именно то, о чем я мечтала, – молвила она.
Эван поклонился и зашагал прочь. Ему необходимо найти Мейна. Мейна и его веселую вдовствующую сестру.
Имоджин Мейтленд прекрасно сознавала, что превратилась в фурию из классической пьесы. Она знала, что ведет себя гадко по отношению к сестрам, набрасываясь на них, словно дикая собака. Она знала, что должна быть благодарна Рейфу за его доброту и великодушие, которые он проявил, приняв ее обратно в свой дом после того, как она совершила столь скандальный побег. Вместо этого ей хотелось убить его всякий раз, как она видела его праздношатающимся с неизменным бокалом в руке. И своих сестер ей тоже хотелось убить: Тесс за то, что муж любил ее и был жив; Аннабел за то, что она без видимых усилий добивалась обожания мужчин; Джоузи… ну, Джоузи еще не покинула классной комнаты, поэтому Имоджин исключила ее из галереи тех, кто раздражал ее.
Было поразительно, как вся та скорбь в ее душе превратилась в ненависть. Она видела их потрясенные взгляды, когда грубила им, ярость на лице Рейфа, когда насмехалась над ним. И все же… ничего не могла с этим поделать.
Они просто не понимали.
Ни с кем из них никогда не случалось ничего ужасного. Никогда. Рейф потерял брата и родителей, но он, вероятно, просто опрокинул лишний стаканчик в память о них. Казалось, это предположение было не вполне справедливым, но ей не хотелось думать об этом. Аннабел всю жизнь затмевала ее, а Тесс…
Тесс ранила сердце Имоджин до такой степени, что она была не в силах этого перенести. Муж Тесс любил ее. Любил по-настоящему. Фелтон смотрел на Тесс с таким сильнейшим трепетом во взоре, что этого было достаточно, чтобы вызвать у Имоджин рвотные позывы. Он даже не мог дождаться, когда они останутся наедине – он целовал ее на людях! Он…
Имоджин в ярости прикусила губу. Бог знает, быть может, в спальне он сдувал со своей жены пылинки.
Она пристально посмотрела на мальчика, одетого в костюм пажа эпохи Возрождения, который демонстрировал искусство стрельбы из лука. «Не думай об этом…»
Если бы только у них с Дрейвеном было больше времени, он бы любил ее точно так же.
Слезы жаркой волной подкатили к ее глазам, но она не собиралась плакать здесь, в саду у леди Митфорд. Конечно же, Дрейвен любил ее. Разве он не сказал об этом перед самой смертью? Он сказал. Сказал. Он любил ее.
Но правда была столь же неумолима, как самый холодный лед. Он просто не любил ее так, как Лусиус любит Тесс.
В ее голове вращался замкнутый круг: если бы у них было время… если бы она была более обольстительной, более опытной, более красивой…
Повернувшись спиной к навесу с лучниками, она торопливо зашагала в противоположном направлении. Леди Уиттинхем шествовала в ее сторону со своим немощным мужем; Имоджин улыбнулась, борясь со слезами. Леди Уиттинхем отвернула лицо и прошла мимо.
На мгновение Имоджин застыла, словно ее ударили поддых. Тут она вспомнила, что сожгла мосты на балу вчера вечером:
Ардмор… их танец… Рейф. Но она не могла заставить себя переживать. Скорее всего ее бы не пригласили на этот прием на открытом воздухе, не будь приглашения разосланы неделю назад. Но кого это волновало?
Вопрос, извечный вопрос снова завладел ее мыслями, и она двинулась вперед, позабыв об оскорбительной выходке леди Уиттинхем.
Она была красива. Все так говорили. Ее модистка так говорила, ее горничная так говорила, и она сама видела правду, отражавшуюся в глазах мужчин, которые проходили мимо. Если бы только проблема была в ее внешности, с горечью подумала она. Тогда она просто примирилась бы с мыслью о жизни без любви и стала бы монахиней.
Что проку в красоте, если ей не удалось заставить Дрейвена полюбить себя? Одной красоты было недостаточно. Ей нужно было качество, которое было у Аннабел – этот ее томный, чувственный взгляд. Несправедливо, что им обладала Аннабел, ведь ее сестра была девственницей.
Поскольку она едва не налетела на столик, уставленный рюмками с миндальным ликером, ей пришлось взять одну рюмку, несмотря на то что она презирала спиртное.
Несомненно, Дрейвен был вполне счастлив. Вот только… сомнения не отпускали ее. Возможно, будь она более соблазнительной, то Дрейвен любил бы ее, любил бы по-настоящему. Она могла бы заставить того шотландского графа возжелать ее. Она видела это по его глазам, когда прижималась к нему.
В ее голове раздался шепоток протеста, но она оставила его без внимания.
Пожалуй, она могла бы научиться тому, как ублажать мужчину в спальне. Как сделать так, чтобы он был вне себя от желания обладать ею, чтобы он полюбил ее, хочет он того или нет. Именно так поступала Тесс. Имоджин видела ее: она разрешала своему мужу целовать себя на ипподроме, в окружении людей. Лусиус целовал Тесс на открытом воздухе, где их мог увидеть кто угодно. Сама она никогда не позволила бы Дрейвену такой вольности.