В сущности, сейчас они делали большое дело, потому что если они заблаговременно избавятся от всех страхов, то их первая брачная ночь станет настоящим праздником. Эван видел, как ее грудь поднимается и опускается в такт еле слышным вздохам, но она не проронила ни слова. И не отняла рук от глаз.
– Аннабел, ты не могла бы сейчас открыть глаза? – И добавил: – Пожалуйста.
Она не заставила себя упрашивать, и влажная дымчатая голубизна проглянула из-под полуопущенных век. Он расположился над ней, опершись на локти, и глаза ее распахнулись шире.
– Не отгораживайся от меня, милая, – выдохнул он. – Я хочу видеть тебя… хотя бы в этот раз. В этот первый раз.
Губы ее изогнулись в слабой улыбке.
– Я…
Аннабел осеклась, плотно зажмурила глаза, вспомнила и открыла их, потому что он был там, он скользил внутри ее, и не было никакой боли…
– Эван! – выкрикнула она. После чего выгнулась, и он вошел в нее – полностью.
– Слава Богу, – вымолвил он, словно эти слова вырвались из глубины его души, и прибавил: – Так не больно?
И больно не было.
И потом тоже не было больно. Даже когда он начал дразнить ее, выходя из нее и улыбаясь, когда она пыталась притянуть его к себе, а потом, выбрав момент, погружался в нее до отказа. И когда она решила подразнить его и, смутно припомнив слова Тесс, плавно передвинула руки на его твердые ягодицы и позволила им задержаться там…
Застонав, Эван завладел ее устами – грубо и решительно – в необузданном поцелуе, значение которого теперь было совершенно иным. Аннабел почувствовала, в какой момент Эван утратил контроль над собой. Он вонзался все глубже и глубже, прерывисто дыша. Сжимая ее бедра, он рвался вперед, как будто они могли стать еще ближе.
Сначала ей просто нравилось смотреть на него, но потом внутри ее начало нарастать некое чувство, что-то вроде расплавленного желания, которое, беря начало в своде ее бедер, растекалось по всему телу, и Аннабел обнаружила, что поднимается навстречу Эвану, впившись пальцами в его мускулистые плечи.
– Аннабел! – наполовину прорычал, наполовину простонал Эван, – О Боже!
И ей показалось, что он обращался отнюдь не к Богу. Чувство все росло и росло, и наконец Аннабел просто отпустила себя и погрузилась в этот хаос, в это сладостное, пульсирующее умопомрачение…
Пока она не закричала, уткнувшись ему в плечо, и Эван, с благодарностью разжав стиснутые зубы, рванулся вперед, заполнив ее до отказа, вонзившись в самое яблочко своей неподвижной мишени, своей жены.
Была полночь. Они уснули, обнявшись, но приблизительно через час Аннабел проснулась и обнаружила, что Эван зажег свечи на столе Пегги и развел огонь.
– Что ты делаешь? – сонно спросила она.
– Смотрю на тебя, – ответил он, и в его исполненном неги голосе слышалось такое глубокое удовлетворение, что она улыбнулась.
– Я хочу пить, – прошептала она.
Он попытался поднести оловянную чашку к ее губам, словно она была маленьким ребенком, которого мучил жар, но вода потекла по ее шее. Он высушил влагу поцелуями, и Аннабел внезапно поняла, что она может получить от Эвана столько поцелуев, сколько пожелает, просто так, не задавая никаких вопросов.
– Поцелуй меня, – попросила она.
– Аннабел…
Она притянула его голову к своей.
– Я выхожу за тебя замуж не потому, что у тебя есть замок, – сказала она, прижавшись губами к его губам.
Разумеется, в голосе его послышался смех.
– Нет, мне слишком хорошо известно, что ты выйдешь за меня, потому что тебе придется это сделать. Хотя теперь у тебя двоякая причина.
– Я просто хочу, чтобы ты знал: я понятия не имела, что ты так богат, – сообщила она. – Никакого!
– Знаю, – ответил он. – Об этом явственно говорил твой отчаянный взгляд, когда ты принимала мое предложение. Вдобавок к этому никто в Лондоне, похоже, ничего обо мне не знал, за исключением мужа твоей сестры – Фелтона. Кажется, ему известно о финансах все.
– Лусиус Фелтон знал, что ты богат? – удивилась Аннабел.
– Невозможно обернуть капитал и тому подобное без того, чтобы не столкнуться с парочкой людей, заинтересованных в том же самом. Естественно, мы никогда не встречались, поскольку я посылаю вместо себя секретаря, который занимается делами, требующими личного участия…
– Эван, – перебила Аннабел, – насколько ты богат?
Он улыбнулся ей, и в его облике не осталось почти ничего от наивного простачка.
– Полагаю, я самый богатый человек в Шотландии, плюс-минус один-два замка, – ответил он.
Аннабел откинула голову на подушку.
– Хочется верить этому.
– Потому что я охотно иду на риск, – сказал он, глядя на нее и забавляясь от души. – И этим я приумножил свою собственность. И порой мне кажется, что, избавляясь от нее, я избавляюсь от ответственности.
– Но все, что ты делаешь, возвращается к тебе сторицей, – предположила она.
Он кивнул.
– Если ты не трясешься над богатством, а просто работаешь, то оно само идет к тебе в руки. А если ты избегаешь обязательств, то они идут к тебе косяком.
– Я тебе не очень верю. Как бы ты себя чувствовал, как бы ты в действительности себя чувствовал, если бы перестал быть графом Ардмором? Это такая же неотъемлемая часть тебя, почти как если бы ты был средневековым феодалом, владеющим фермерами и крестьянами, и всеми теми людьми, что живут в замке и зависят от тебя.
Он серьезно отнесся к ее вопросу.
– Стало быть, если я лишаюсь титула графа…
– Да.
– И замка.
– Да.
– И всей собственности…
– Более того. Ты лишаешься всех людей, которые любят тебя и зависят от тебя. И обитателей коттеджей, своей прислуги, Мака. Всех людей и вещей, которые придают тебе вес в глазах света.
– В таком случае… а ты у меня останешься?
Была в его низком голосе нотка, от которой дрожь пробежала по ее телу, и она вымолвила, едва дыша:
– Полагаю, да. Я думала, что выхожу замуж за графа, у которого за душой нет ни гроша.
– В таком случае мне все равно. – Он даже не дотронулся до нее, а она почувствовала себя так, словно изведала сладчайшую ласку в жизни. – Если бы у меня была ты, то я бы смог начать все заново в этой лачуге и прокормить нас.
Аннабел попыталась улыбнуться, но губы ее задрожали.
– Я рада, что нам не надо здесь жить, – наконец вымолвила она.
– Я бы мог каждый день питаться картошкой с маслом и быть счастливым.
– У тебя бы не было иного выбора, – с легким заливчатым смешком заявила Аннабел, – поскольку это все, что я умею готовить.