– Ты путаешь любовь и страсть, – сказала Аннабел слегка прерывающимся голосом. – Вчера вечером я спросила Эвана, любит ли он меня, и он ответил, что желает меня. – Она всхлипнула, и голос ее оборвался. – Он даже не понимает, что между любовью и желанием есть разница! Я устала быть желанной женщиной.
– Судя по тому, что я прочитала у поэтов античности, – сказала Джоузи , – для большинства мужчин любовь и страсть – это одно и то же. Возможно, ты чересчур придирчива в своих рассуждениях.
– Правда, Аннабел, я не вижу поводов отчаиваться, – уверила ее Имоджин, обвив рукой плечи сестры. – Если Эван желает тебя, значит, недалек тот час, когда он тебя полюбит. Джоузи, тебе, наверное, следует выйти из комнаты.
Свирепый взгляд Джоузи мог бы спалить молодое деревце, поэтому Имоджин пожала плечами.
– Ну, хорошо. Тесс с Фелтоном не любили друг друга, когда поженились. Однако же он явно влюбился в нее прямо после свадьбы. Я все думала и думала, отчего Дрейвен не влюбился в меня точно так же… – Она сглотнула.
– Ты не обязана ничего нам рассказывать, – мягко промолвила Аннабел.
– Я не хочу, чтобы твой брак был подобен моему, – пылко возразила Имоджин. – Поэтому я должна тебе это сказать. Так вот, правда состоит в том, что, по-моему, мы с Дрейвеном… ну, что Дрейвен не получал особенного удовольствия в спальне.
На мгновение в комнате повисла тишина, и тут Джоузи сказала:
– Надеюсь, ты не вбила себе в голову, что он прыгнул на лошадь и убил себя из-за того, что ты не оправдала его ожиданий на супружеском ложе?
Это было так грубо и так похоже на Джоузи, что и Имоджин, и Аннабел прыснули со смеху. После этого разговор пошел легче.
– Тесс позволяла Фелтону целовать ее прямо на ипподроме, – серьезно молвила Имоджин, – в окружении сотен людей. И он целовал ее в открытой ложе, где их могли увидеть все, кому не лень. А потом они удалились в его карету, и когда она вернулась, волосы ее были в совершенном беспорядке. Я бы никогда не позволила Дрейвену подобных вольностей. Я… я просто не позволила бы. Но теперь, оглядываясь назад, я жалею об этом.
– Ну, Эван тоже целовал меня в общественных местах, – поведала Аннабел, надеясь, что лицо ее не розовеет при одной только мысли о некоторых из этих мест.
– Если бы для того, чтобы влюбиться, мужчинам всего-то и надо было, что воспылать желанием, – возразила Джоузи, – то в мире не было бы столько незамужних ночных бабочек.
Имоджин охнула:
– Джоузи! Ты не должна знать таких слов, а уж тем более говорить о подобных женщинах!
– По-латински они называются meretrices [10] , – без тени смущения сообщила Джоузи. – Я знаю, тебе это не понравится, Аннабел, но мне кажется, ты просто хочешь, чтобы Ардмор выразился более красноречиво. Почему бы тебе не сказать ему, что ты собираешься уехать вместе с нами? Сердце его будет разбито, и он упадет на колени и примется умолять тебя остаться.
– Я бы никогда не стала ему лгать, – сказала Аннабел.
– Я знаю! – вскричала Джоузи. – Окажись ты в опасности, Ардмор внезапно осознал бы, что может потерять тебя навсегда. Например, если бы ты свалилась с моста и тебя унес прочь пенистый поток, то он бы пронзительно прокричал твое имя. – При мысли об этом она ухмыльнулась.
– Но тогда я бы умерла, – заметила Аннабел. – Я не хочу падать ни с моста, ни с лошади. Нынче утром я собираюсь выгулять Душистого Горошка, и падение на землю не входит в мои планы.
Раздался осторожный стук в дверь.
– Это Элси, – прошипела Аннабел, стремительно спустив ноги с кровати. – Я не хочу, чтобы она поняла, что я плакала. Скажите ей, что я принимаю ванну. – Она метнулась в ванную и заперла дверь.
Джоузи наклонилась вперед и ущипнула Имоджин за ногу.
– Надобно что-то делать! – прошептала она, когда Элси принялась возиться с одеждой Аннабел. – Я никогда не видела ее такой печальной. Она действительно считает, что он ее не любит.
– Возможно, он делается слегка косноязычным, когда речь заходит об этом предмете, – предположила Имоджин. – С мужчинами такое частенько бывает.
– Но ты же знаешь, какая Аннабел твердолобая. Похоже, она убедила себя, что желание и любовь – вещи несовместимые. Если так пойдет дальше, то бедняге придется изображать из себя кота, которого лишили мужского отличия, лишь бы убедить ее в своей любви.
– Чем ты занималась в классной комнате? – возмутилась Имоджин. – Твоя новоприобретенная манера выражаться в высшей степени неподобающа для юной леди. В сущности, для леди любого возраста. Должно быть, это все те книги.
– Я узнала это выражение от тебя, а не из книги! Мне крайне неприятно тебе это говорить, Имоджин, но классическая литература содержит гораздо больше пикантных подробностей, чем произведения, выпускающиеся «Минервой пресс», которые ты читаешь. Но не надо меня отвлекать. Я знаю Аннабел: уж если она что решила, то делается упрямой, что тот мул. Единственный способ изменить нынешнее положение дел – это каким-нибудь образом… подвергнуть ее опасности.
– Надеюсь, ты ошибаешься, – сказала Имоджин.
– В твоем случае это помогло, – напомнила ей Джоузи. – Ты упала с лошади, и Дрейвен тут же тайком умчал тебя в Гретна-Грин.
– Аннабел ни за что не прибегла бы к подобной тактике, – сказала Имоджин, молчаливо принимая на себя ответственность за то падение. – Ты знаешь, что она честна до крайности, и для нее подобная уловка была бы равносильна обману. В любом случае я надеюсь, что ты ошибаешься. Ардмор производит впечатление человека, способного убедить женщину в чем угодно, если постарается.
Но Джоузи полагала, что она очень редко ошибается. Тем не менее найти решение этой задачи было не так уж сложно: умеренная угроза для жизни, несомненно, пробудит в душе Ардмора неоспоримые признаки любви и убедит Аннабел в его чувствах.
Джоузи улыбнулась. У нее была отличная идея, как воплотить в жизнь задумку насчет малой толики угрозы.
Имоджин отворила дверь своей спальни и застыла в изумлении. Возле туалетного столика на стуле с прямой спинкой восседала дама, походившая на оживший семейный портрет. Но она явно не была призраком.
– За отсутствием иных лиц я сама представлю себя, – провозгласила она так, как если бы была самой ее величеством королевой. – Я – леди Ардмор.
Имоджин вошла в комнату и присела в глубоком, церемонном реверансе.
– Я несказанно рада познакомиться с вами, леди Ардмор. Я – леди Мейтленд, сестра мисс Эссекс.
Волосы бабушки Эвана были завиты, напудрены и собраны на затылке в высоченную башню. Она нацепила на себя две нитки изумрудов, что, как думала Имоджин, было непозволительно в утренние часы. И все же она выглядела властно. В ней можно было уловить сходство с внуком. У Ардмора глаза были зелеными, ау нее – серебристо-серыми и усталыми, но их обоих отличали волевой подбородок и красиво очерченные скулы.