– Так было за что, когда ты три кило студня перевернула!..
– Так для тебя жратва первое дело, а на меня наплевать всегда! Вам бы с мамашей только жрать, а когда человек…
Троепольский протяжно завыл, наклонился вперед и взял себя за голову. Его вой так поразил спорщиков, что они даже позабыли про перевернутый в прошлом году студень.
– Ты чего? – с интересом спросил Вова. – Ты чего, мужик, а?
– Может, он припадочный, а, Вов? – тревожно просвистела Натали. – Смотри, он желтый какой-то.
– Кто к вам приходил?! Кто, так же, как и я, ошибся дверью?!
– Когда? – испуганно спросила Натали, и Троепольский быстро и доходчиво объяснил, когда именно. Еще он объяснил, куда следует немедленно пойти самой Натали, ее мамаше, Вовиной мамаше вместе со студнем и еще Вове.
От этих объяснений ему вдруг полегчало – голова перестала гудеть чугунным басовитым гудением, перед глазами прояснилось, и еще он сигарету закурил, а с сигаретой ему всегда становилось легче жить.
Вова порылся в заднем кармане тренировочных штанов, извлек мятую пачку и тоже закурил. Некоторое время все задумчиво курили. Потом Троепольский стряхнул пепел в чашку с чаем и спросил:
– Ну?
– Девушка приходила, – с готовностью сообщила Натали и покосилась на Вову. – Ну, то есть как девушка! Такая… не очень молодая девушка. Как я, примерно. Ну, тоже, как вы – “простите, извините, где Федя?”. Я ей – какой такой Федя? Она мне – а что, разве Федя здесь не живет?! А я ей – знаете, девушка, надо у своих кавалеров адресок-то поточнее узнавать, а то небось в прошлый раз, когда у него была, ни о чем на свете не думала, кроме как о том самом, а теперь вот найти не можешь!.. А она мне – так он здесь не живет?! А я ей…
– Как она выглядела? – перебил Троепольский. Жить ему не хотелось. Сигарета отвратительно воняла.
– Кто? А, девушка эта? Да хорошо. Такая приличная, ничего не скажешь, на прошмандовку не похожа. Ну, в джинсах, конечно, и тут у ней так сделано красиво, как будто прошито, что ли, ну, сумка такая на плече, не маленькая, но такая… коричневая.
– Блондинка или брюнетка?
– А она в капюшоне была. На куртке капюшон пришит, и она его на голову натянула. Не разобрать там, брюнетка или блондинка. Зато в очках.
– А… во сколько она приходила?
– Да вы что? Смеетесь? Откуда я знаю, во сколько-то? У меня время не казенное, а личное, я на часы просто так каждую минуту смотреть не должна, и мужик у меня спал.
– Ну, хоть вечером или днем? Или утром?
– Ну, к вечеру ближе, конечно. Темнело уже так… смерклось почти. Но еще до игры, в которую Галкин играет.
– Какой Галкин? – не понял Троепольский.
– “Как стать миллионером”, – ответила Натали таким тоном, словно Троепольский только что признался ей, что никогда в жизни не слышал о существовании азбуки. – Максим Галкин ее ведет, мой любимый! Он мне автограф однажды дал, вот тут он у меня…
И она вскочила с дивана, чуть не снесла столик и метнулась к секретеру, но Арсений Троепольский меньше всего в данный момент своей жизни был расположен смотреть автограф Максима Галкина.
– У нас рядом клиника ветеринарная, – тараторила Натали, – а прямо за ней пончики продают и пирожки разные, мы с девчонками по очереди бегаем, на обед взять чего-нибудь, и в тот раз я побежала, а он прямо подъехал, и машина какая! Я такую не видала никогда. Ну, остановилась посмотреть, я же не знала, что это он-то подъехал, а так остановилась, потому что машина, и вижу – он! Собаку свою привез, в ветеринарку-то! А собака! Такая чудная, вся в складках, как будто шкуры у нее больше, чем надо, а тела меньше. Я погладить ее хотела, а он сказал – автограф дам, а гладить не дам, потому что она маленькая еще. И дал! Вот поглядите, написано – “Наташе от Максима на память”. И роспись. Наташа – это я, потому что он не знает, что правильно меня звать Натали, а сказать я ему не успела…
– Ничего, в следующий раз скажете, – пробормотал Троепольский.
– …ну вот, а Максим – это он. Мы ксерокс сделали и в ординаторской повесили, и мне не верит никто, что он сам мне написал!
– А во сколько она начинается, эта ваша миллионерская игра?
– В восемь, – обиженно сказала Натали и опять сунула ему под нос автограф. Клетчатый листочек был заботливо обернут папиросной бумагой.
– В восемь, – повторил Троепольский.
В восемь уже приехала милиция, и майор Никоненко, изображавший деревенского дурачка, уже прикидывал, не упечь ли ему Троепольского в кутузку.
Значит, Полька. Девушка в очках и джинсах. Полька приходила тем вечером к Феде, ошиблась квартирой, как и он сам.
Значит, Полька.
Но почему?! И зачем?! Зачем?!
– А… больше никто не приходил?
– Так вы приходили!
– Это я знаю. Только та девушка и я. Больше никого не было?
– А что? Мало?
– Да не мало!
– Не было никого!
– Спасибо, – поблагодарил вежливый Троепольский, которому больше всего на свете хотелось чем-нибудь бросить в алюминиевую шашку, которая болталась посреди квадратного ковра. Например, утлым столиком на колесах – так, чтобы все разбилось, разлетелось, ударило по стенам, как взрывной волной. И чтобы темные чары разлетелись в голове, и все стало, как было до сегодняшнего дня, когда он понял, что она утащила у него из квартиры договор, и не сказала ему ни слова, и посмела быть такой, как раньше!
Зачем она к нему приезжала? Чтобы убить? Ударить по голове, так чтобы череп почти раскололся надвое?! Зачем?!
– Если я покажу вам фотографию этой… женщины, вы ее узнаете?
– Какой женщины?
– Которая к вам приходила?
– Да узнает, узнает, – неожиданно вступил Вова, – она у нас, как собачка сторожевая, всех знает, все видит. Давай. Где фотография-то?
Но у Троепольского не было с собой Полькиной фотографии. У него вообще не было никаких фотографий. Прошлое его не интересовало, а фотографии бывают только в прошедшем времени.
Он выбрался от Вовы, Натали и Максима Галкина, засевших в одной квартире, и побрел по лестнице пешком, потому что у него не было сил ждать лифта, и он представить себе не мог, что сейчас окажется один, в тесной пластмассовой клетке, и ничего не останется, только биться головой о запакощенные пластиковые стены и двери – а как же иначе?..
Все сходится. Шарон Самойленко сказала ему, что Полина приехала вечером, а за собакой Гуччи он отпустил ее утром – времени хватило бы, чтобы слетать в Нью-Йорк! Сизова тоже не было на месте, а Троепольский был уверен, что тот на работе.