Легкие чешуйчатые латы черного цвета облегали тело словно вторая кожа. Небольшой тусклый овал на предплечье левой руки был, видимо, чем-то вроде маленького щита или наруча-переростка. В правой же вместо подсознательно ожидавшегося меча был кинжал. Длинный, угольно-черный, с хищным, даже на взгляд бритвенно-острым пламевидным лезвием и тонкой пленкой яда вдоль режущей грани — он был никак не похож на рыцарское оружие. Если уж какой-то рыцарь и мог вооружиться чем-то подобным, то это был точно не рыцарь Света!
Гигантская статуя какой-то горгульи, рядом с которой он оказался, отбрасывала глубокую черную тень, делая его практически незаметным для находящихся на вершине башни людей. По крайней мере, внимания на него никто не обращал. А может, причиной этого было то, что у них было дело поважнее разглядывания неведомо как очутившегося здесь барда?
— Сдавайся, колдунья! — Говоривший был полной противоположностью самому Артуру. Высокий стройный блондин в сверкающих доспехах и без шлема, он обращался к кому-то скрытому от взгляда барда очередной статуей. — Сдавайся, и ты доживешь до справедливого суда светлейшего Соркеля!
Речь рыцаря была поддержана громкими возгласами стоящего рядом с ним отряда точно так же закованных в сталь людей.
Вместо ответа из-за статуи ударила длинная ветвистая молния. С немалой ловкостью беловолосый предводитель отряда увернулся от смертоносного разряда и, быстрым движением выхватив меч, бросился вперед. Молния, так и не достигшая своей основной цели, тем не менее вполне успешно поразила нескольких стоящих за спиной белобрысого воинов. Их товарищи, взвыв от ярости, немедленно кинулись мстить за своих погибших друзей к все так же невидимой для Артура колдунье.
Та продолжала закидывать их молниями, изредка перемежая их небольшими взрывающимися огненными шариками. Впрочем, судя по частоте, с которой наносились магические удары, и по тому, как ловко нападавшие от них уворачивались, шансы неведомой колдуньи на победу были весьма невелики.
Хмыкнув, бард осторожно отошел, стремясь поглубже укрыться в тени. Он вовсе не страдал излишним любопытством и уж тем более не собирался встревать в чужие разборки.
Помочь рыцарям? А зачем? Они вроде и сами неплохо справлялись.
Помочь колдунье против рыцарей? Учитывая его облачение, похоже, он так и должен был бы поступить. Но лезть с кинжалом, пускай и отравленным, против мечей? Это была бы полная глупость, даже если забыть о том, что он совершенно не умел обращаться с оказавшимся в его руках оружием. Да и перспектива вновь умирать от Шока Грязи, в случае если все же удастся задеть кого-нибудь из рыцарей, его не прельщала.
Впрочем, эти рассудочные мысли продержались недолго. Ровно до того момента, когда один из рыцарского отряда, чуть приотставший от своих товарищей, достал из-за спины длинный, хитро изогнутый лук и, быстро натянув тетиву, выстрелил в сторону укрывшейся где-то среди статуй колдуньи.
Болезненный женский вскрик заставил Артура немедленно изменить свое мнение. Голос обороняющейся был ему знаком. Высокий, по-детски звонкий, со звучащей в нем безудержной яростью и болью — этот голос без сомнения принадлежал Анастасии. Анастасии, которая должна была неподвижно лежать в больничной палате, а вместо этого вела неведомо где свой последний, безнадежный бой!
С этого момента Артур уже не задумывался над тем, что он не умеет драться, что бардам вообще нельзя сражаться, что врагов больше и они гораздо лучше вооружены. В действие вступил древний, доставшийся, видимо, еще от пещерных предков инстинкт зверя, на глазах у которого напали на женщину. Женщину, которой он обещал помощь и защиту.
УБИТЬ ИХ ВСЕХ!
Первым умер лучник. Отравленный кинжал вошел ему под нижнюю челюсть, пронзив мозг и заставив тело мгновенно обмякнуть, совершенно беззвучно осев на каменную площадку. Артур и не подозревал, что он умеет так. Скользнуть в тенях, беззвучно и стремительно подобраться со спины и убить человека прежде, чем тот успел вновь натянуть тетиву.
Теперь следовало спешить. До того мгновения, когда вал Нечистоты от свершенного убийства накатит на него, сделав абсолютно беспомощным, умирающим от боли безумцем, оставалось меньше пары минут, и отсчет уже пошел. За это время следовало уничтожить как можно больше нападавших, так что скрытностью можно было сейчас пренебречь.
Впрочем, дело было не только во времени. Несмотря на то что тело Артура откуда-то внезапно приобрело навыки опытного убийцы, ему просто претило убивать так. Со спины, подло и скрытно, сражая ничего не подозревающих людей. Не его это было… А если учесть, что с того момента, как кинжал поразил лучника, у Артура оставалось всего две минуты, меньше ста двадцати секунд жизни, он имел полное право прожить этот оставшийся ему срок так, как хотелось. Невзирая ни на необходимость, ни на рациональность, ни на правила.
Откуда-то из глубины сознания внезапно пришла уверенность. Уверенность в том, что, сколько бы врагов на него ни напало, как бы опытны они ни были и в какой бы манере боя он ни сражался, две минуты продержаться он сможет. А еще было странное легкое сожаление, словно бы принадлежащее не самому Артуру, а его телу, телу опытного и умелого убийцы, — сожаление о том, что он не желает пользоваться своим преимуществом, которое позволило бы сразить немало врагов прежде, чем они поняли, что их кто-то убивает.
С его нового местоположения за спинами нападающих теперь была неплохо видна скрючившаяся в нише невысокая фигурка, изо всех сил поддерживающая перед собой какое-то защитное поле, которое увлеченно рубили несколько рыцарей. От каждого удара загадочное поле трещало и подавалось внутрь, но пока держалось. И странное веселье внезапно нахлынуло на барда. Он успевал!
— Эй, потомки белобрысых гамадрилов! — весело закричал Артур. — Обернитесь! — И кинулся в бой.
Странная, безумная радость. Наконец-то были забыты, сброшены, словно тяжкие, неудобные кандалы, все многочисленные правила, сковывавшие его с того самого момента, как он ощутил в себе силы барда. У него была цель — защитить. У него были силы и умения, необходимые для этого. Были враги. И было целых сто двадцать секунд, чтобы выполнить свою задачу. Сто двадцать секунд полной, настоящей жизни! И это было немало.
Артур сражался. Откуда-то из глубины сознания пришла странная мысль о том, что его задача — добраться до забившейся в нишу раненой колдуньи. Дойти, добраться, встать рядом — и тогда все будет хорошо. И он шел.
Бой захватил его. Удар кинжалом — яркий взблеск вражеского меча, пронесшегося совсем рядом, но не затронувшего согнувшегося в глубоком поклоне барда, ответный выпад, хрип уже мертвого, но еще не осознавшего свою смерть врага. Новый взблеск, кроткий пируэт, уносящий его от смерти, легкий, словно танцевальное движение, взмах рукой с зажатым в ней оружием — и новое тело падает на каменные плиты под ноги сражающихся.
Две минуты, что Артур отвел себе для жизни, уже давно миновали, но он все еще был жив и даже не особенно пострадал. Несколько царапин и множество синяков от не пробивших его доспех ударов — в такой схватке это были совершенные мелочи. А Грязь, которая, как он был уверен, окажется его палачом, эта самая Нечистота, внезапно оказалась временным, весьма капризным, но союзником.