Он не войдет в историю, потому что о нем никто, никогда и ничего не узнает. Он убивает не за тем, чтобы попадаться.
Он не войдет в историю, да ему и не надо, самое главное, что он накажет их всех, разом, и один будет знать, что это дело его рук. Ему достаточно того, что об этом знает он сам.
Да, вполне достаточно.
Он сейчас же отправится туда и станет свидетелем собственного триумфа!
Он знал, что преступления, как правило, раскрываются по горячим следам, и был абсолютно уверен, что никаких следов не оставил.
Он ни за что не попадется, и это самое главное.
* * *
Анфиса Коржикова вошла в тесный асфальтовый двор, заставленный большегрузными машинами — откуда они взялись в центре Москвы? — и огляделась по сторонам.
Посреди двора, как-то боком к выезду, стояла здоровенная представительская машина, и было видно, что стоит она тут как бы «неспроста», и Анфиса вдруг подумала, что стряслась беда.
Ощущение беды было разлито повсюду — даже в том, как стояла эта машина, мешая всем, и фуры, выстроенные в ряд за ней, выглядели беспомощными, как слоны в клетке, недоумевающие, как они туда попали. И в том, как возле крыльца с длинным козырьком столпились какие-то мужики и курили, тоже было ощущение беды. Они казались странно возбужденными и как будто сдерживающими возбуждение. На Анфису посмотрели мрачно, даже разглядывать не стали, а обычно ее разглядывали.
Она отвернулась от мужиков и осмотрела асфальт, на котором таяла переливчатая масляная пленка. Худосочные московские липы по периметру асфальтового пятачка выглядели очень черными, словно сожженные огнем или морозом. На них сидели нахохлившиеся галки, по две на каждой. За низкой кирпичной стеной грузили что-то металлическое, сильно лязгающее.
— Коля, Коля, тудыть твою!.. — громогласно распоряжались там, за забором. — Ты тудой не бросай, ты сюдой бросай!..
Под стеной еще не растаял снег, из-под темной кучи текли ручьи, смывали масляную пленку с асфальта, под фурами собирались лужи.
Анфиса точно не знала, куда идти, но дверь была всего одна — в углу, та, у которой курили мужики, и она решила, что идти надо туда, и даже спрашивать не стала. Ну их, этих мужиков!..
На лестнице было сыро, пахло кошками и штукатуркой, а у стены валялся огнетушитель. Может, ночью здесь был пожар?..
Лестничка поднималась до третьего этажа. На втором стояли два продавленных кресла и кофейный автомат, а дверей никаких не было. Анфиса задумчиво изучила автомат, задрала голову и посмотрела наверх. На площадке стояли еще какие-то люди, гомонили, голоса эхом отдавались от стен.
Анфиса оробела.
Она дошла до третьего этажа, люди на площадке расступились и примолкли, и Анфиса очутилась в тесной приемной, где почему-то орал телевизор и за высокой стойкой сидела секретарша с совершенно бессмысленным лицом.
Анфиса никогда не видела у людей более бессмысленных лиц.
— Здравствуйте, — сказала она осторожно. — А как мне увидеть… Илью Решетникова?
Секретарша скривилась, будто собиралась зарыдать, но раздумала и выпалила, что Илья Решетников сейчас занят и разговаривать с посторонними никак не может.
Этого Анфиса не ожидала. В конце концов, кто кого просил о помощи — она его или он ее?!..
— Но он назначил мне встречу и просил меня…
Хлипкая белая дверь распахнулась и на пороге возник непосредственно сэр Квентин. Выглядел он скверно.
— А-а, — промычал он, завидев Анфису. — Здрасьте.
И прошел мимо нее к секретарской стойке.
— Здравствуйте — поздоровалась Анфиса с его спиной.
— Раиса, позвоните моей матери и скажите, что вечером я приехать не смогу, — распоряжался сэр Квентин. — Всех водителей, которые должны были сегодня уехать — немедленно ко мне. Вызовите Серова с Дмитровки, скажите, что он мне срочно нужен.
Секретарша таращилась на него, и глаза у нее медленно наполнялись слезами.
Что здесь происходит?! Куда она попала?!
— Раиса, вы что? Оглохли?! Выполняйте, сейчас же!
— Хорошо, Илья Сергеевич, но только я…
— Раиса! — прикрикнул он, вернулся в кабинет и захлопнул за собой дверь.
— Вот видите! — воскликнула несчастная секретарша, которая утром называла ее Алисой Мурзиковой. — Вот видите, как все ужасно!
— Да что здесь случилось?
— Убийство, — простонала секретарша и шмыгнула носом отчаянно, — у нас ужасное, ужасное убийство!
Этого Анфиса никак не ожидала, и ей стало не по себе.
— А… кого убили?
— Заместителя нашего убили! Диму Ершова, — выговорила секретарша и зарыдала в голое, — Димочку… убили.
— Кто его убил? Когда?
— Ночью убили. Прямо тута, на работе! Ди… Димочка домой собирался пораньше, а его… убили!..
— Кто убил?!
— Начальник, — икающим шепотом возвестила секретарша, — у-у, бандитская морда! Он и убил!
— Как?!
Но добиться от Раисы чего-либо связного не представлялось решительно никакой возможности.
У Анфисы был выбор. Она могла немедленно вернуться на работу и больше никогда не вспоминать сэра Квентина по имени Илья Решетников. Она могла быстро и аккуратно унести ноги, сохранив таким образом собственное спокойствие и похваливая свою интуицию за то, что она никогда ее не подводила. В конце концов, этот самый Решетников произвел на нее ужасное впечатление с самого начала.
Но… это была не правда.
Он показался ей смешным, растерянным и абсолютно безобидным. Если бы не Петр Мартынович и его привидение, она бы даже посочувствовала Квентину — в конце концов, никто не имеет права просто так травить честных людей, да еще таким образом, чтобы они посреди улицы падали в обморок и не знали потом, где были и что делали.
И потому она выбрала второй вариант, которого не было в первоначальной программе. Посмотрев на Раису, она хотела что-то спросить, но не стала, решительной рукой открыла дверь и вошла в кабинет.
Илья Решетников сидел за письменным столом, читал и швырял на пол какие-то бумаги. Бумаг была целая куча.
— А говорят, вы человека убили, — с порога произнесла Анфиса, — правду говорят или врут?
— Врут, — не поднимая глаз, ответил Решетников и очередную бумажку швырнул не просто так, а скатал в комок и кинул его в стену. Комок отскочил и приземлился на диван, где уже валялось несколько таких комков. — Хотя со стороны оно выглядит… похоже.