Правитель в бешенстве вскочил с места и стал бегать по горнице.
— Старый дурак, упрямец безмозглый, погубишь ты всех нас! За милостью все ко мне: пожалуй то да пожалуй другое, а когда мне надобно — рук марать не хотите!
— Борис Федорович, — твердо сказал дворецкий, — тебя я не продам. Ничего я не слышал и не знаю. Не нуди меня, ради господа, стар я! — И боярин заплакал.
Правитель решил, что от старика толку не будет, и махнул рукой:
— Ладно, обойдусь, иди, старый хрыч. Однако помни…
Григория Васильевича как ветром сдуло. Уж очень ему не по нутру была затея правителя. Его больше привлекали торговые дела. При бережливости Григория Васильевича царские вотчины резко увеличили доходность. Продажа податей, доставленных натурой, принесла дворцовому приказу двести тридцать тысяч рублей вместо шестидесяти тысяч при царе Иване Васильевиче Грозном.
Борис Годунов понемногу успокоился. Усевшись в кресло, он стал перебирать в уме подходящих людей.
Ночью правитель спал плохо. До рассвета он молил бога указать ему правильный путь.
«Господи, — думал Борис Годунов, — ты ведь знаешь, ты ведь все видишь! Не корысти своей ради, а для пользы государства русского, для защиты царского престола решил я поднять руку на царевича Дмитрия. Невинен он перед тобой и перед людьми. Но люди именем его большое зло сотворят».
Правитель хотел уверить бога в справедливости своих слов. Однако в глубине души он чувствовал, что не прав перед богом. Если бы не великое властолюбие, он мог бы найти выход и сохранить на престоле царя Федора. Царевича Дмитрия вместе с матерью подобало заточить в далекий монастырь с крепкими стенами. Там пусть они дожидают своего времени. Братьев царицы разогнать по сибирским городам. И сразу наступит покой, и страсти в Москве улягутся. «Но ведь я вовсе не хочу сохранять престол для глупого Федора или для мальчишки Дмитрия. Я хочу сесть на него сам. Ежели так, я должен покончить с царевичем и в оставшиеся дни царя Федора готовить для себя царское место».
Свои и государственные дела переплетались в сознании правителя, и он считал так: что полезно мне, полезно и государству. Совесть, тревожившую по ночам, он успокаивал обещаниями замолить грехи тысячами молебнов в тысячах церквей и монастырей русского государства. Уж на молитвы он не пожалеет денег.
* * *
На следующий день началось отомщение. Правитель первый раз показал по-настоящему зубы.
Князей Шуйских взяли под стражу. Вместе с Шуйскими схватили их сторонников — князей Татевых, Урусовых, Колычевых, Бакозовых и многих других. Герой Пскова Иван Петрович Шуйский — первый из князей царской крови — погиб на пути из Москвы в свое поместье. Он задохся в избе, в которой ночевал. Избу обложили сырой соломой со всех сторон и подожгли. Василия Ивановича Шуйского не тронули.
Началось следствие. Княжеских людей пороли плетьми, приводили к огню, пытали разными пытками. Снова полилась кровь в застенках и на плахе.
Святители Дионисий и Варлаам были свергнуты со своих мест и заточены в дальних новгородских монастырях. В митрополиты всея Руси был поставлен архиепископ Ростовский Иов, человек вполне преданный Годунову.
Умер постриженный в монахи князь Иван Федорович Мстиславский.
После расправы над князьями Шуйскими и митрополитом Дионисием власть Бориса еще более окрепла. Не было теперь людей, которые бы отважились вольно с ним разговаривать. Угодных он оставил в Москве, а неугодных рассылал по городам и селам великого русского государства.
Наступило время отправить посольство в Польшу, объявить панам соболезнование в смерти короля Стефана Батория и предложить царя Федора в польские короли.
Борис Годунов сидел в кабинете у жарко пылавшего камина и, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком, сочинял наказ послу Елизарию Ржевскому.
— Ну-ка, Василий Яковлевич, прочитай, по-хорошему ли выходит, — сказал правитель и закрыл глаза.
Василий Щелкалов откашлялся, прочистил голос.
— «Ежели спросят, — бархатно начал он, — за что государь на Шуйских опалу наложил и за что казнили земских посадских людей, отвечать: государь князя Ивана Петровича за его службу пожаловал своим великим жалованием, дал в кормление Псков и с пригородами, с тамгою и кабалами, чего ни одному боярину не давал государь. Братья его, князь Андрей и другие братья, стали перед государем измену делать, неправду и всякое лихо умышлять с торговыми мужиками, и князь Иван Петрович им потакал и к ним пристал и неправды многие показал перед государем…»
— Хорошо, хорошо, — промолвил правитель, не открывая глаз.
Он беспокоился, как посмотрят за рубежом на московские казни и ссылки, и хотел, чтобы они были истолкованы по его разумению.
— «То не диво в государстве добрых жаловать, а лихих казнить, — продолжал бархатный голос. — Государь наш милостив: как сел после отца на своих государствах, ко всем людям свое милосердие и жалование великое показал, а мужики, надеясь на государскую милость, заворовали было, не в свое дело вступились, к бездельникам пристали. Государь велел об этом сыскать, и пять или шесть человек государь велел казнить. А Шуйского князя Андрея сослал в деревню за то, что к бездельникам приставал, а опалы на него не положил…»
Думный дьяк посмотрел на правителя. Он сидел, покачивая головой, будто подтверждая каждое слово.
— «…Если спросят, зачем же в Кремле-городе в осаде сидели и стражу крепкую поставили, отвечать: этого не было, это сказал какой-нибудь бездельник…»
Закончив наказ послу Елизарию Ржевскому, содержавшему еще многие полезные советы, Борис Годунов вспомнил, что не обедал. Он представил себе жареного молочного поросенка с гречневой кашей, обещанного женой, и крякнул от удовольствия. Но радовался он напрасно. В кабинет вошел дьяк Андрей Щелкалов и с ним монах в черных одеждах, похожий на большого ворона.
— Гонец иверийского царя Александра и других грузинских земель к царю Федору Ивановичу, — сказал дьяк.
Монах бросился на колени перед правителем.
— Спаси нас, великий и милосердный государь! Пробил наш последний час, — по-русски сказал монах и стал просить руку для поцелуя.
— Встань, я не царь, — сказал правитель, — говори толком.
Дьяк Андрей Щелкалов помог старому монаху подняться. Однако сесть гонцу Борис Годунов не сказал.
— Наш царь Александр молит православного царя Федора Ивановича взять под свою высокую руку все грузинские земли и спасти жизни и души людей от гибели и поругания.
— Откуда напасть?
— Турки повоевали, половину земли захватили, а на другую зарятся. Свои порядки ввели. Теперь у нас владеть землей может токмо воин, а воином может стать токмо мосульманин. Ежели так пойдет, мы все турками скоро станем. Царь наш Александр просит русских основать крепость на Тереке и прислать войско на помощь… Царь Александр, — продолжил монах, — проведал от пленных, что турецкий султан хочет соединиться с дагестанским князем Шавкалом, выйти к берегу моря и оттуда воевать Астрахань.