В январе 1590 года князь Дмитрий Хворостинин во главе русских войск близ города Нарвы разбил шведские полки под началом Густава Банера и втоптал их в город. Русские войска обложили Нарву со всех сторон. 18 февраля Дмитрий Хворостинин повелел пойти на приступ. Шведы отбили все атаки, но положение города сделалось безнадежным. И в других местах шведы терпели поражение. Русские войска беспрепятственно продвигались по эстонской земле и в финляндском герцогстве.
В походном шатре Бориса Годунова собрался военный совет. Поглаживая пахнущую розовым маслом бороду, правитель похвалил блестящие победы русских воинов. Он восседал в кресле окольчуженный. На полу возле его ног стоял позолоченный островерхий шлем, а на коленях лежала сабля, сверкавшая драгоценным каменьем.
— Мы возьмем свое. Яму, Копорье, Иван-город со всеми запасами и снарядом огнестрельным. Будем требовать Ливонию и издавна принадлежащие нам карельские земли, — говорил правитель. — Каково теперь польскому королю Сигизмунду?! Когда его короновали, он похвалялся, что вместе со своим отцом, шведским королем Юханом, ополчится на Россию: либо завоюет Москву, либо, по крайней мере, Смоленск и Псков. А шведскому флоту надлежало двинскую гавань Святого Николая закрыть, чтобы уничтожить нашу морскую торговлю. А выходит инако, не так, как король задумал, — закончил он свою короткую речь.
— А Нарва? — спросил Андрей Щелкалов. — Завтра наши войска возьмут ее. Русским купцам нужна Нарва.
— Пока она останется у шведов.
— Я не согласен. Завтра крепость будет в наших руках и должна остаться навеки русской. Недаром царь Иван Грозный всю жизнь воевал за нее.
Борис Годунов посмотрел на думных бояр и понял, что они одобряют Андрея Щелкалова.
— Нарва останется у шведов, так хочет царь Федор, — твердо сказал правитель. — Мы будем требовать… Потом мы возьмем ее, но на этот раз…
— «…Но, исполняя христианское моление большого боярина Бориса Годунова, удовольствуемся восстановлением древнего рубежа». А по-моему, воевать так воевать, войско собрали большое, — зло сказал дьяк.
Он попал не в бровь, а в глаз. Правитель медлил с ответом, не желая спорить в присутствии думных бояр.
— Что ж, такова царская воля, — вздохнул он, — и не нам, верным слугам, осуждать. Я не держу вас более, государи. А ты, Андрей Яковлевич, погоди, останься.
Вельможи молча покидали шатер. Выходя, они бросали косые взгляды на роскошные ковры, украшавшие походное жилище правителя. Кровлю поддерживали резные позолоченные столбы. Посередине большой стол, уставленный золотой посудой. Вокруг стола выстроились дубовые лавки, крытые красным сукном, и большое резное кресло правителя. На отдельном столе тревожно тикают золотые часы. За пологом из синего бархата, расшитым золотыми птицами, мягкая постель.
В углу, слева от входа, всякому бросались в глаза иконы, освещенные лампадками, и большой золотой крест.
— Почему ты против меня, Андрей Яковлевич? — мягко спросил правитель. — Что тебе Нарва?
— Мне Нарва? Крови здесь пролито много русской и для торговли надобна. С таким войском, как у нас, не только Нарву и Стекольну можно взять. А тебе на все плюнуть и растереть. Тебе лишь бы имя свое прославить годуновское. «Исполняя христианское моление Годунова!»— с презрением повторил дьяк. — Хочешь, чтоб шведский король Юхан благодарил и слал бы письма тебе, какие аглицкая Елизавета посылает? Выше царя хочешь быть, боярин?!
— Ты забыл, с кем говоришь, дьяк Щелкалов!
— Ты забыл, кто тебя правителем сделал!
Борис Годунов промолчал. В шатер доносились выстрелы огромных пушек, отлитых на московском пушечном дворе. Пушки били по стенам Нарвской крепости. Шумел морской ветер. Где-то далеко гудели набаты, играли трубы и сурны.
— Да, ты помог мне стать правителем, Андрей Яковлевич, — пересилив себя, произнес Борис Годунов. — Ты был отцом мне, научил меня многому… Но уже год, как я не вижу твоей помощи. Ты сторонишься меня, молчишь. В чем причина?
— Хочешь знать истину?
— Да.
— Многие неправды задумал свершить, Борис Федорович.
— Говори.
— Юрьев день хочешь отнять у христьянина.
— Пойми, Андрей Яковлевич, ведь служивые люди вовсе обнищали, а на них наша сила держится.
— То так, однако своего русского мужика негоже рабом, скотиной бесправной делать. По Евангелию он тебе братом выходит.
— Попам Евангелие, а нам с тобой власть дадена.
— Нет, Борис Федорович, я человек старый, скоро ответ перед всевышним держать. Не согласен я воровство на душу брать.
— Ты пойми, Андрей Яковлевич, у тебя земли много и людишек на ней не перечесть, так тебе все едино. А у иного служилого человека и земли всего ничего, и пашенных людей на той земле десяток едва наберется…
— Не согласен, не хочу душу пачкать. Много я на себя грехов взял ради тебя. Старые грехи замолить будет ли время.
— Монастыри большие права получат, церковь я не обижу.
— Знаю твою хитрость: кому дать, у кого взять не ошибешься. Однако церковь не бог. О боге думать надобно, Борис Федорович.
Годунов внимательно посмотрел на дьяка Щелкалова. За последний год он заметно постарел. Под глазами набрякли синие мешки, кожа на лице дряблая, морщинистая. Волосы совсем белые, борода отросла.
— Еще одно дело есть, Андрей Яковлевич. Великое, тайное. Давно хотел посоветоваться с тобой.
— Что за тайное дело?
— Царь и великий государь Федор Иванович человек больной, день ото дня слабеет. И смерть его не за горами. Лекаря мне говорили, от силы два года протянет.
Дьяк Щелкалов бросил на правителя быстрый взгляд.
— Ну, и в чем забота? В Угличе царевич Дмитрий живет и здравствует. Умрет царь Федор — будет царь Дмитрий.
Лицо Годунова изменилось, стало злым. Он едва сдерживал себя.
— Царевич Дмитрий годами мал. За него Нагие будут царством править.
— Нагие так Нагие. Боярская дума им своеволить не даст, — спокойно отозвался дьяк. — Нагие людишки мелкие, всю власть в свои руки не возьмут.
— А я куда денусь?!
— На свое место станешь. Возвеличился не в меру.
— Шуйские к власти полезут, с Нагими будут спорить, в государстве смута начнется.
— Нет, Борис Федорович, ежели на престоле Дмитрий Рюрикович сядет, смуты не будет. Против Дмитрия никто руки не поднимет. Вот ежели, к примеру, Бориса Годунова на престол посадить, тогда…
— О чем речь?
— Я к слову молвил, того не может быть, чтоб Годунов сел на царское место… Говори, какой совет хотел от меня слышать?