— Надо рыбы, — сказал кадьякец Ивашка. — Мы заплатим бисером и бусами.
— У нас у самих мало рыбы. Большая вода покрыла заколы, и рыба ушла.
— Нам нужна рыба, — настойчиво повторил Ивашка.
— Хорошо, — переглянувшись с товарищами, сказал хозяин. — Возьми две связки лосося.
— Это мало. Нам надо десять.
— У меня нет для вас столько рыбы.
— Переведи, — потеряв терпение, выступил вперед Слепцов. — Немедленно всю вашу рыбу отдайте моим людям. Понял теперь?
Индейцы тотчас же повиновались, и каждый промышленный получил связку рыбы в подъем человека и на всех два мешка, сделанные из тюленьих шкур, с икрой. За все Слепцов заплатил, как было обещано. Индейцы казались очень довольными и даже вызвались в помощники донести кормовой запас до первого ночлега. Пройдя две версты, промышленные решили ночевать под ветвями огромного дерева. Индейцам за труды Слепцов дал по матерчатому платку и отпустил с благодарностью.
— Не обижайтесь, — сказал приказчик, — по-другому нельзя, иначе нам смерть.
— Кто сильнее, тот и прав, — ответил хозяин. — Ты обошелся с нами хорошо, и большой обиды на тебя нет.
— Тимофей Федорович, — сказал Ивашка, когда мореходы сели ужинать. — Индейцы, те, что несли нам юколу, говорили, будто капитан аглицкого корабля приказывал убивать русских и за рыбу давал ром. Индейцы очень сердились и могут напасть.
Доведенные до крайности, мореходы считали себя вправе брать у индейцев рыбу, чтобы не умереть с голоду. И платили как обычно: бисером и бусами. Ведь по их понятиям потерпевшим кораблекрушение должны везде оказывать помощь. Но в этом крае были свои обычаи и свои порядки.
Ночь прошла спокойно, дозорные менялись каждые два часа. Рано утром, едва взошло солнце, в лагере появились два индейца. Они смело вошли в шалаш, покрытый куском парусины. Один из них оказался хозяином хижины, где Слепцов купил рыбу, а второго мореходы видели впервые.
Индейцы принесли на продажу пузырь с китовым жиром. Когда сделка была совершена, незнакомый индеец неожиданно сказал:
— Женщина Елена — раба нашего вождя, если хотите, можете ее выкупить.
— Она жива! — закричал Иван Степанович. — Жива, жива!
— Какой выкуп хочет вождь? — спросил практичный Слепцов.
— Что можете вы дать?
— Я отдаю свою шинель, — предложил Иван Степанович. — Она совсем новая, и сукно первосортное.
Слепцов развязал свою котомку и вынул новый китайский халат.
— За Елену Петровну, — сказал он.
— Возьмите и мою лепту, — положил на шинель новые шаровары Касьян Овчинников.
— Я даю камзол, — откликнулся Евдоким Макаров.
Все мореходы приняли участие в сборе вещей на выкуп, и вскоре перед индейцами лежала порядочная куча разнообразных вещей. Казалось, что выкуп хороший и они немедленно согласятся.
— Этого мало, — хладнокровно сказал незнакомый индеец. — Вождь не пойдет на сделку. Добавьте еще четыре ружья, и он вернет женщину.
— Хорошо, мы согласны, — ответил Слепцов. — Но только сначала мы хотим увидеть Елену Петровну, а потом уж заключать условия.
Незнакомый индеец поднял руку в знак согласия, поклонился и тотчас вышел из шалаша.
— Боже мой, она жива, бог спас! — повторял преобразившийся Иван Степанович. Он обнимал и благодарил мореходов. Ведь каждый отдал последнее свое имущество.
Солнце еще высоко стояло над головой, когда на противоположном берегу показались индейцы и с ними Елена Петровна. Слепцов попросил перевезти ее на свою сторону. Индейцы посадили Елену Петровну на лодку вместе с двумя воинами и приблизились к берегу мореходов. На расстоянии двух десятков шагов начались переговоры.
Елена Петровна и ее супруг Иван Степанович заливались слезами и едва могли говорить. Прослезились и остальные мореходы, глядя на них. Индейцы с каменными лицами наблюдали за происходящим.
— Не плачь, Ванечка, — говорила Елена Петровна, утирая слезы. — Не плачь, мой любимый. Со мной обращаются хорошо, кормят вдосталь, не обижают.
— А как остальные? — спросил Слепцов.
— Алеут Федор Яковлев сбежал. Говорил, что к Баранову за помощью. Индейцы очень недовольны. А повариха Варвара живет со мной. Меня не обижают, не плачь, Ванечка. Скоро будем вместе, мы находимся недалеко, возле устья реки.
Поговорив с Еленой Петровной, Слепцов предложил выкуп: все ранее предложенные вещи и вдобавок одно испорченное ружье. Индейцы хотели непременно четыре. Когда увидели, что Слепцов тянет с ответом и не соглашается, индейцы увели Елену Петровну за реку.
Круков побледнел и замолчал. Для него это было новым тяжким ударом.
— Я приказываю вам, Слепцов, отдать четыре ружья! — вдруг взорвался он. — Немедленно, без разговоров!
— Это сделать нельзя, — не сразу отозвался приказчик. — У нас осталось только по одному годному ружью на человека. Инструментов для починки нет.
— Я приказываю вам, слышите, приказываю!
— Вы приказывать нам не должны, — хладнокровно возразил Тимофей Федорович. — Сами бумагу подписывали, обязались мне повиноваться… Помните, в ружьях наше спасение. Неблагоразумно потерять сразу столько ружей. Возьмите в рассуждение, что эти самые ружья индейцы употребят против нас. Ваша жена снова будет в плену, и мы вместе с ней.
— Негодяй! — задохнулся Иван Степанович. — Я… я…
— Осмелюсь вас ослушаться, сударь.
Слепцов понимал причины, толкавшие Крукова на безрассудство, но твердо стоял на своем.
Тогда Иван Степанович обратился к промышленным:
— Братцы, пособите выручить Елену Петровну, век бога буду за вас молить.
Круков встал на колени и поклонился в землю.
— Уважьте, ребята, пособите, жена ведь она моя, все для вас сделаю, выручайте!
Кое у кого показались слезы. Мореходы заколебались. Слепцов был неумолим.
— Если вы, — обратился он к промышленным, — согласитесь отдать индейцам хоть одно годное ружье, я вам не товарищ. Говорю как перед богом, отдамся индейцам в плен.
— Мы с вами, Тимофей Федорович.
— Никогда ружей не отдадим.
— С ружьями мы отобьем Елену Петровну.
— Без ружей нам всем погибель.
— Нам начальник Слепцов!
Несчастный Иван Степанович дико закричал и стал рвать на себе волосы. Но трудно обвинять мореходов в черствости. Разумный человек не склонен к самоубийству.
После описанных горестных событий мореходы еще две недели шли вверх по реке. По берегам высился темный непролазный лес. Углубиться в чащу хотя бы на версту вряд ли было доступно людям. Болота, поваленные деревья с вывороченными корнями преграждали путь.