Я скромно не стал уточнять, что до недавнего времени сам знал о производстве гомункулов немногим больше Морганы. Я и труд-то магистра Розена прочитал лишь после того, как побывал на пепелище, оставшемся от лавки Эймара Гамона. А по поводу глупости понаписанного меня просветил умница-Дэрек как раз накануне этой встречи. Книжная голова, он был рад хоть в чем-то утереть нос своему не в меру высокому дяде.
— Если такое возможно, почему до сих пор никто не слышал об удачных опытах по созданию гомункулов из мертвых тканей? — упрямо спросил ди Тулл.
— У меня есть два варианта ответа, Кастор. И боюсь, они оба вам не понравятся.
— Говорите.
Приказной тон меня покоробил, но я не стал заедаться.
— Первая версия: никто просто не пытался. Процесс выращивания гомункула и долог, и дорог, и сложен. Зачем рисковать с мертвым материалом, который считается заведомо непригодным?
— А вторая версия?
— У нашего тайного анималькулиста был очень качественный донорский материал. Кровь и семя сильного — по-настоящему сильного — вампира.
— И вы знаете, кто это? — Лейтенант-экзекутор даже подался вперед.
— Догадываюсь.
— Назовите имя! Чтобы прекратить это безумие, мало будет уничтожить чудовище. Придется истребить и его родителя!
Я пожал плечами:
— Теперь уже не имеет значения, кто это. И ваше намерение запоздало. Живых, владевших тайной Ренегата, больше не осталось. Хвосты подчищены.
Я плохой лицедей и не очень умею играть лицом, когда лгу. Но сейчас ложь далась легко, поскольку чистым враньем, в общем, не была. Живых, знающих о том, как на улицах Блистательного и Проклятого появился Ренегат, действительно не осталось. Сгорел вместе славкой Эймар Гамон. Убит в собственном доме Патрик Варра. А что касается Алистера Кроуфорда и Кхандира Калешти, то они не разделили судьбу своих компаньонов только потому, что были посвящены лишь в часть истории Ренегата. Ту, которая начиналась с привлечения странного вампира по имени Итон Мак-Кини к производству некры.
Кроме того, оба негодяя — и живой, и мертвый — вели себя весьма осторожно и осмотрительно. Палец Ночных ангелов сознательно не лез в детали, дабы остаться в стороне на случай неприятностей и не вовлечь в них гильдию. Барон же, безусловно, догадывался, что с их донором связана некая тайна, но глубоко копаться в истории происхождения «нелегального вампира из Тарна» просто не осмелился. Какие-то догадки у Кроуфорда могли появиться, когда Ренегат-Итон продемонстрировал ему свое знакомство с алхимиком из Аптечного переулка, готовым взяться за производство некры. Однако к этому времени барон успел смекнуть, что иные знания способны укоротить даже вечную (в теории) жизнь…
Таким образом, единственным посвященным в обстоятельства появления Ренегата на свет оставался только его отец. Вампир, предоставивший кровь и семя для потрясающего эксперимента тайного анималькулиста Эймара Гамона. А поскольку вампиры мертвы по определению, я ничуть не покривил против истины, когда сказал, что живых, владевших тайной Ренегата, больше нет… Не моя вина, если союзники не уловили игры слов.
— Что дальше, Сет? — спросил Ришье Малиган.
— Дальше? Дальше самое интересное. Я планирую покинуть ваше общество в течение десяти минут. Ровно в три часа ночи сюда явится мой курьер. Это будет смышленый парнишка по прозвищу Помойный Кот. Не задирайте его, и он передаст вам конверт с дальнейшими инструкциями. Следуйте им в точности. В случае если Ренегат все же наберется сил, чтобы справиться со мной в поединке, вы будете знать, где его найти, и не дадите уйти… До трех часов ночи осталось не так много времени: постарайтесь в мое отсутствие не поубивать друг друга.
— Сет, я должна быть с тобой! — взвизгнула Моргана. — Это нечестно!
Я отрицательно покачал головой.
— Зачем все так усложнять, Слотер? — хмурясь, спросил ди Тулл. — Мы можем покончить с ним одним ударом, наверняка. Атакуем все вместе. Я настаиваю!
— Это слова рыцаря? — съязвил я, — Добыть победу, навалившись всем скопом?
Бывший корсар ничуть не оскорбился:
— Когда доходит до дела, мы убираем понятия о чести в дальний карман, чтобы не мешали выполнять работу…
Неуловимым движением он выхватил из-за голенища сапога здоровенный нож и со всего маху всадил в столешницу. Трехгранный, зловеще изогнутый клинок играючи пробил толстые доски насквозь, уйдя на добрых две трети своей длины. Это было грубое оружие, со следами ковки, которые мастер даже не потрудился сгладить шлифовальным камнем, а также примитивными рисунками, вытравленными кислотой. Мне не составило труда опознать его форму, да и корявые пиктограммы читались, пусть и не без труда: смесь грязных ругательств и похвальбы.
Это был знаменитый орочий крисс, зловещий и жестокий даже на вид. Пользоваться подобным в бою можно, лишь сойдясь с врагом почти вплотную — так, чтобы брызгать яростью и слюной друг другу в лицо. Тесак мясника, совершенно неуместный в деснице благородного рыцаря.
Только всадила его в стол все-таки рука воителя из числа тех, про кого поют менестрели…
Жест лейтенанта-экзекутора не нуждался в пояснениях, но ди Тулл счел нужным закончить фразу:
— Ибо успех важнее!
Эх, сколько пафоса.
Лезвие орочьего тесака имело одностороннюю заточку, а его толстый обушок был грубо обработан напильником, чтобы образовывались выгнутые зубья, точно у гарпуна. Вонзив крисс в брюхо противнику, вырвать его обратно можно не иначе как с охапкой внутренностей. Никто бы не смог вытащить такой нож, завязший в досках, одной рукой. Он торчал из стола как вызов, на который надлежало ответить.
Иначе ди Тулл, чего доброго, увяжется за мной сам-тридцать.
— Потому что успех определяет репутацию, не так ли? — спросил я.
Вместо ответа лейтенант-экзекутор оскалил зубы в усмешке.
Я поднялся из-за стола и взялся за рукоять крисса, оплетенную полосками кожи. Сжимая ее и напрягая мышцы для усилия, загодя ощутил, как запульсирует огнем развороченное пулей Ренегата плечо. Как бы снова не начало кровоточить.
— Так вот, мессир рыцарь, мою репутацию в этом городе позволено подвергать сомнению только одному человеку.
Я сделал усилие и рывок, вложив в него массу всего тела. Раздался негромкий хруст, а следом противный звук, с каким лопается металл. Рукоять крисса с громким стуком ударилась о стол. Пару раз подпрыгнув, она подкатилась к руке рыцаря.
Глаза ди Тулла расширились.
— И этот человек — я сам.
Я повернулся к рыцарю спиной и, забрав плащ, двинулся к выходу.
Лезвие орочьего тесака так и осталось торчать в столешнице — я и не стал его вытаскивать. Не с поврежденной рукой. Но орки неважные кузнецы, они не умеют как следует закаливать металл, так что я просто надавил на клинок всей тушей и сломал его у самой рукояти, каковую и швырнул небрежно под нос «цепному псу человечества».