Расплатившись, он пересек гостиничный холл и совсем уже собрался было выйти на улицу, как почувствовал, что его кто-то догоняет, хотя и сам, пожалуй, не смог бы объяснить, чем выделялись именно эти шаги изо всех прочих. Он резко обернулся. Настигавшая его девушка чуть не ткнулась Аракелову в грудь, но вовремя остановилась.
— О-ля-ля, вот это реакция! — восхитилась она. Голос был глубокий, грудной — сочное персиковое контральто, но чуть с хрипотцой, не оперное, а эстрадное. Аракелов терпеть не мог такие голоса. — Вы с русского судна, не ошиблась?
— Не ошиблись, — озадаченно отозвался Аракелов.
— Я вас помню, — сказала незнакомка. — А вы?
— Нет, — честно сознался Аракелов.
— И неудивительно. Но давайте отойдем куда-нибудь, разговаривать в дверях не слишком уютно.
— Что ж, — сказал он и кивнул в сторону бара, — давайте продолжим разговор там.
К счастью, как и во всех Хилтон-отелях, бар здесь не был подсоединен к единой кредитной системе — в противном случае Аракелов со своей национальной кредитной карточкой, забытой к тому же на «Руслане» (и то сказать, зачем она ему здесь?), имел бы бледный вид. Аракелов осмотрелся, пытаясь выискать среди стандартного хилтон-уюта мало-мальски терпимый уголок. Столик в углу возле огромного, прикрытого легкими, колышащимис жалюзи окна показался ему приемлемым, и он направился туда.
— А теперь я передаю бразды правления вам, — сказал он, придвинув спутнице стул и садясь сам. — Увы, я не разбираюсь ни в местных напитках, ни в местных порядках…
— Их вы здесь и не получите. Здесь все интернациональное — от виски до водки. Кавы тут не предложат.
И тогда он вспомнил. Ну конечно же, именно эта девушка была главной распорядительницей во время церемонии питья кавы в чьей-то загородной резиденции, куда их возили два года назад. Только в тот раз она была в национальном костюме — как он, бишь, называется? — и производила впечатление куда более строгое, гордое и экзотическое, чем сейчас, когда на ней эта суперсовременная и сверхмодная хламида, жуткий гибрид сари, тоги и махровой простыни.
— Узнали? — улыбнулась девушка.
Аракелов кивнул. У столика неслышно вырос поджарый официант в снежно-белом пиджаке.
Девушка произнесла короткую фразу на местном наречии, удивительно напевном благодаря обилию гласных. Официант поклонился, улыбнулс Аракелову (самое удивительное, что улыбка его была не служебной, а искренне дружелюбной) и отошел.
— Что вы ему сказали?
— Что я с другом и мы хотим получить все лучшее, что здесь есть.
«Да, — подумал Аракелов, — вот что значит быть завсегдатаем». Он нигде и никогда не смог бы произнести подобной фразы. Разве что в кают-компании нескольких судов да в институтском буфете… Слова о дружбе он отнес за счет традиционного здешнего гостеприимства, чем-то напоминавшего ему кавказское.
— А теперь, наверное, самое время познакомиться. Держу пари, вы теряетесь в догадках, что мне от вас нужно? — по-английски она говорила тоже как-то напевно, и Аракелов ее хорошо понимал.
— И не ошибаетесь. Я действительно гадаю, какому счастливому случаю обязан…
Девушка рассмеялась:
— Этот счастливый случай весьма прозаически зовется туангане Тераи. О, простите — господином Хироа, заместителем морского министра. А зовут мен — Папалеаиаина. Но можно и просто Анна — это мое первое имя. Оно проще дл вас, хотя мне совсем не нравится.
— Ну зачем же, — возразил Аракелов, — это совсем просто. Папале… а дальше как?
— …аиаина.
— А уменьшительного нет? — взмолился Аракелов. — Например, Папа? Совсем неплохо звучит…
— Тогда уж лучше Аина. Во избежание двусмысленности.
— Но по-английски…
— Зато по-французски это так же, как и на вашем языке, и мо французская кровь возмущается.
— Французская кровь?
— Это длинная история. Впрочем, французского немало во многих из нас…
— Однако по-английски вы говорите превосходно.
— Я училась в Штатах. В МТИ. [12]
Аракелов присвистнул — однако! В позапрошлом году он принял ее за какую-то сановную особу, а несколько минут назад — за любительницу новых знакомств… И притом она — туангане (черт их знает, здешние степени родства: не то двоюродная сестра, не то племянница…) заместител министра. И выпускница МТИ. Ну и коктейль!..
— Но все-таки, Аина, чем может быть вам интересен простой советский моряк?
— Братец сказал мне, что вы завтра утром отправляетесь на Фрайди-Айленд. Возьмите меня с собой, простой советский моряк, можно?
«Если об этом просит господин Хироа — почему бы и нет, — подумал Аракелов. — Места на катере — хоть отбавляй…»
— Пожалуйста, — сказал он.
— Спасибо! Понимаете, я рассчитывала на экраноплан, но он ушел на день раньше. Такое случается. А следующего ждать слишком долго, почти неделю.
Рядом с ними опять так же беззвучно возник официант, на этот раз с подносом, которым он легко балансировал на пальцах левой руки. Поднос был уставлен какими-то чашечками, мисочками, плошечками — у Аракелова зарябило в глазах.
— А вы говорили, здесь нет местной кухни…
— Друзьям Папалеаиаины здесь подают все. Потому что ее друзья — наши друзья, — улыбаясь, сказал официант.
Аракелов чуть не расхохотался. Ай да девица! Похоже, ее тут знают все от министров до официантов…
Осторожно пробуя поставленное перед ним местное лакомство — на вкус оно больше всего напоминало хвойное желе с брусничным экстрактом, — Аракелов исподтишка рассматривал сотрапезницу. Она была молода и красива, по крайней мере, первыми на ум Аракелову пришли именно эти два до отвращени банальных определения. Потом он понял, что она только кажется очень молодой, даже юной, а на самом деле ей куда больше, может быть, под тридцать. Да и красота ее была какой-то слишком картинной, опереточной. На сцене, на гогеновском полотне она была бы уместна. Даже прекрасна. По дл обычной жизни в ней было чересчур много театрального, слишком резкими были черты и краски лица, слишком искусственной казалась высокая прическа, стилизованная под национальную старину… «Ладно, — подумал он, посмотрим еще, что ты из себя есть, красавица. Будет день, будет море они покажут…»
Но первым показал это Амбал.
Амбал был судовым котом «Руслана» — здоровенный рыжий и ражий котяра, итальянский эмигрант. Он полуслепым котенком на расползающихся лапах приковылял к судовому трапу в Генуе, жалобно попискивая от невыносимого напряжения, вскарабкался кое-как на палубу и так и остался на «Руслане». Как удалось ему скрыться от бдительного ока карантинной службы, до сих пор оставалось загадкой для всех, хотя Аракелов и подозревал, что об этом смогли бы рассказать минимум двое — Амбал, если бы смог заговорить, и Альперский, если бы захотел. За год на флотских харчах задохлик, как называли его первое время («Эй, кандей, задохлика-то покормил?..»), вырос и превратился в Амбала. Да и как иначе можно было назвать этакого котозавра с огромной головой и пронзительными желтыми глазами, который, вихляя бедрами, с хозяйским видом расхаживал повсюду и распахивал все двери, какие только мог, — закрытых помещений он не выносил органически…