– Ну, ежели снял, то куда теперь деваться, – усмехнулся Иван, протягивая руку Тарскому. – Иван Севрюков, фермер.
– Сергей Тарский, аспирант, – ответил на рукопожатие тот и едва удержался от жалобного ойка – ладонь словно в клещи попала. – Очень рад знакомству. Извините, что вот так вам на голову сваливаюсь, что называется, непрошеным гостем. Иван Архипович, вы не думайте, в Москву рейсы еще есть, так что если я совсем вам в тягость буду, я…
– В тя-а-а-агость, – добродушно передразнил его Севрюков. – Ишь, как кучеряво выражаешься, сразу видно – ученый. Никакой такой тягости, места у меня на всех хватит. И давай-ка, парень, без отчества, зови меня просто Иваном.
– Да как-то…
– Без как-то! Вот только… – Иван скептически оглядел дорогие джинсы, светлую рубашку-поло с маленьким крокодильчиком на кармашке и стильные летние туфли парня. – Одет ты, Серега, неправильно.
– В смысле?
– Ну куда ты в таких ботиночках по нашим лесам? На раз-два разобьешь.
– Так ведь и Петр Никодимович похоже одет!
– У Петра Никодимовича сменка есть, – хмыкнул Шустов, кивая на свой объемный чемодан. – Там и сапоги резиновые, и штормовка, и сетка противокомарная, и все остальное, что понадобится на природе. В том числе и старые джинсы с майками.
– И что мне делать?
– А вон, – профессор кивнул на серое двухэтажное здание с гордой надписью «Супермаркет», – туда загляни. Там, думаю, ты сможешь найти более подходящий, выражаясь вашим сленгом, прикид.
– А банкомат там есть?
– Должен быть.
– Тогда я быстренько!
– Давай-давай, мы пока тут с Иваном поговорим, год не виделись все-таки, есть о чем поболтать, да, Ваня?
– Само собой, Никодимыч!
Сергей торопливо направился к местному торговому центру, с трудом удерживаясь от бега – мальчишка он, что ли, бегать?
Но быстренько не получилось. Банкомат в супермаркете был, но не работал.
Пришлось расспрашивать продавцов, где можно найти работающий метатель дензнаков, потом искать его в здании автовокзала, там – стоять в очереди, стараясь не придушить неловко управлявшихся с новомодной техникой провинциалов.
Поэтому ничего примерять Сергей не стал, хватал с вешалок нужные размеры и бегом тащил их к кассе. Две пары довольно убогих джинсов, криво состроченных трудолюбивыми вьетнамцами, пять тишоток черного и серого цвета, комплект рыболова-охотника – штаны и куртка камуфляжной расцветки, кроссовки из кожзама – неделю должны продержаться, а там – на помойку – и высокие резиновые сапоги, каких он уже лет пятнадцать не носил.
Теперь можно и в лес, и в горы, и на любые просторы.
Ехать пришлось довольно долго, и это при том, что Иван выжимал из американского коняшки максимум возможностей, сразу по выезде из города притопив педаль газа.
Сергей ощутил легкий приступ морской болезни, ошарашенно следя за мелькавшими по обочинам деревьями, полями, упитанными синичками с полосатыми жезлами в лапках…
– Э-э-э, Иван Архипович, а…
– Я же сказал – просто Иван.
– Иван, а у вас тут что, ПДД не действительны?
– Какие еще ПДД?
– Ну, правила дорожного движения?
– С чего ты взял? Действуют, куда ж они денутся!
– Но… вы же явно сейчас держите гораздо больше разрешенных девяноста километров, а инспекторы вас словно не видят!
– Так у меня на машине багажник-невидимка! – рассмеялся фермер. – Вот бывает шапка-невидимка, а я по случаю такой багажник приобрел.
– А если серьезно?
– А если серьезно, я тут всех гибэдэдэшников, что на моем направлении стоят, знаю. И они меня. И все до единого любят медок с моей пасеки, мяском не брезгуют, от овощей тоже не отказываются.
– Прикормили, значит?
– Вроде того.
– То-то они все толстые такие, ни одного тощенького по пути не заметил, – улыбнулся Сергей.
Но улыбка очень быстро вылиняла, когда Севрюков пошел на обгон идущего по крайней левой полосе «Мерседеса». По встречке пошел.
Где летел навстречу самосвал…
Сергей судорожно всхлипнул и, закрыв руками голову, упал на заднее сиденье, где он пребывал в гордом одиночестве – Шустов сел рядом с водителем.
Визг покрышек, азартная матерная рулада, возмущенный басовитый окрик автомобильного сигнала за спиной, а потом насмешливый голос Ивана:
– Отбой, аспирант! Ты мне там обивку, случайно, не подмочил? Вместе с репутацией?
– Шутка удалась, – криво улыбнулся Тарский, чувствуя, как полыхнуло огнем стыда лицо. – Изящно, со вкусом, тонко.
– Эй, а он еще и огрызается! – Севрюков через зеркало заднего вида снова глянул на пунцового от стыда и торопливо прибежавшей к месту событий злости парня. – Молодец, держишь марку! Обос…ся, но все равно орел!
– Остановите машину! – заорал Сергей, дергая ручку дверцы. – Остановите, а то выпрыгну!
– Не придуривайся…
– Остановите! Я не шучу!
– Да ладно тебе! Подумаешь, нежный какой! Эй-эй, ты сдурел?! – Но Сергей уже открыл заднюю дверцу. – Мы же на крайней левой, под машину попадешь!
– Тогда остановите!
– Никодимыч, уйми своего пацана! – Похоже, нашла коса на камень – фермер не собирался уступать, продолжая давить педаль газа.
Шустов, с любопытством исследователя наблюдавший за неожиданным столкновением характеров – да-да, оказалось, что у Тарского есть характер, и это радовало, – обернулся и спокойно, словно ничего особенного не происходит, проговорил: – Сережа, закрой дверцу – дует. И пыль летит…
– Остановите!!
Глаза парня побелели от злости, губы тряслись, было видно, что он действительно готов выпрыгнуть из мчавшегося на бешеной скорости «Форда».
Что совсем не укладывалось в планы профессора. Вернее, Учителя.
Шустов резко развернулся и ухватил Сергея за руку. Цепко так, надежно.
Но вовсе не для того, чтобы просто удержать физически.
Сергей, от бешенства уже ничего не соображавший, дернулся раз, другой, его нога зависла над проезжей частью, вызвав истерику едущих рядом машин, и вдруг…
На кипевший от возмущения разум словно ведро воды выплеснули, сознание покрылось паром, несколько мгновений ничего не было видно, а потом пар исчез.
Смыв злость, раздражение, возмущение. И стыд, кстати, тоже – нечего стыдиться, нормальная у него была реакция адекватного человека.
Рядом снова заорал автомобильный сигнал.
Сергей вздрогнул и перевел взгляд в сторону звука – из ехавшего чуть позади «Фольксвагена» ему жестами показывали, что он явно находится в развинченном состоянии рассудка и его, рассудок, не мешало бы подкрутить.