– Ох уж эти девчата! – погрозил пальцем ловелас. – Ничего от них не скроешь, если мужчина им интересен! Даже размер презервативов! И да, у меня их набор, с разными вкусами!
И он горделиво выпятил хилую грудь.
– Кто? – насмешливо переспросила официантка. – Мужчина?! С выпрямителем, увеличителем, усилителем и глушителем?
– В смысле? – насторожился мачо, откликавшийся на имя Алексей Федорович. – О чем вы?
– Да все о том, о наборчике, о пенсионерском. На глаза – увеличитель, очки то есть. Имеются?
– Допустим. И что с того?
– Едем дальше. На уши – усилитель, он же слуховой аппарат. Вон, в ухе торчит, хоть вы и попытались волосиками прикрыть.
– Я на вредном производстве работал, вот и оглох! Но при чем тут выпрямитель для волос и глушитель к автомобилю?
– Ни при чем. Потому как в вашем наборе, Алексей Федорович, выпрямитель нужен вам спереди, а глушитель – сзади!
И официантка под взрыв хохота плюхнула перед побагровевшим кавалером тарелку с манной кашей.
Да-да, именно с манной кашей. Настоящей такой, столовской. А еще на завтрак были сваренные вкрутую яйца, довольно толсто нарезанный батон и цилиндрики сливочного масла на тарелке. Ну и, разумеется, чай, разлитый по чайникам из большой кастрюли.
А вчера вместе с ужином всем раздали по двухсотграммовому пакетику с кефиром. Перед сном чтобы засандалить, значит.
Настоящий заповедник советского оздоровительного отдыха, честное слово! Лана в подобном месте была очень давно, в раннем детстве, когда они все вместе – мама, папа, Ярик и маленькая Ланочка – поехали в крымский пансионат.
Лане казалось, что она ничего не помнит из того летнего отдыха. Но стоило ей увидеть деревянные кровати с инвентарными номерами, дешевые обои на стенах, вытертые ковровые дорожки на линолеуме пола, кресла и журнальный столик дизайна тысяча девятьсот семьдесят второго года, шторы из веселенького полиэстера на окнах – и словно кто-то открыл дверцу в памяти.
И она увидела молодых, загорелых, смеющихся маму и папу, тонконогого чернявого мальчика, зловредно таскающего визжащей сестренке медуз в купальной шапочке, – Ярика-пескарика. И себя, важно шагающую с большим плавательным кругом – они идут на пляж! И будут там купаться!
В том пансионате была точно такая же мебель, и ковры, и шторы. И масло такими же цилиндриками нарезали. И батон был, очень вкусный батон, особенно когда после купания в море, и мама его намажет маслом, а потом посыплет сахаром – м-м-м, вкуснотища!
И манная каша, которую Лана дома терпеть не могла, здесь, у моря, съедалась на ура…
В общем, затерянный в лесах дальнего Подмосковья заповедник соцреализма Лане понравился. Изначально, когда она выбирала место для своего релакса, – именно затерянностью и уединенностью. Добраться туда можно было только на автобусе дома отдыха, совершавшем два рейса – утром и вечером. Ну или на машине, у кого есть.
У Ланы авто имелось, и доехала она удачно – буквально через пару часов после ее приезда начало мести.
А еще дом отдыха привлек наличием отдельных домиков. Правда, в каждом из них имелось по два-три номера, но, поскольку свободных мест здесь даже в предновогодье было достаточно, Лана смогла выкупить весь домик целиком. И то, что душ с туалетом здесь был общий на все номера, теперь девушку не смущало.
Ее вообще все радовало здесь – это было именно то, что требовалось. Никаких молодежных компаний, никаких семей с детишками – слишком далеко и слишком скучно для них, из развлечений – лыжные прогулки и танцы в столовой по вечерам. Ну и телевизор, конечно, но и то только три канала.
Рай для пенсионеров!
И для желающих побыть в одиночестве.
Кто-то очень маленький, очень яркий и очень настойчивый щекотал веки, дергал за ресницы, пытался забраться в уголок плотно закрытого глаза. Сначала левого, а когда не получилось, переключился на правый.
Наверное, следовало рассердиться на бесцеремонность неизвестного нахаленыша, но Лана за три дня, проведенных в лесу, почти разучилась сердиться, злиться, психовать.
Почти – потому что все еще оставался обсыпанный перхотью, скрипящий суставами и обладающий рекордным по зловонию амбре изо рта Алексей свет Федорович. Он по-прежнему был абсолютно уверен в собственной неотразимости и продолжал портить Лане отдых своей настойчивостью и вездесущностью.
Но вряд ли можно было предположить, что именно эта особь когда-то мужского пола забралась сейчас в постель девушки и шалит с ее закрытыми глазами, явно намереваясь добиться-таки своей цели – разбудить спящую красавицу.
Потому что Алексей Федорович не имел чести быть ни маленьким, ни ярким. Правда, настойчивым был. А еще – «благоуханным». Его страстное дыхание вполне можно было использовать в качестве оружия ближнего боя.
А в комнате пахло только свежестью зимнего леса. И чуть-чуть – духами Ланы.
Больше всего действия нахаленыша походили на шалости солнечных зайчиков, но откуда бы им взяться, когда метет вот уже три дня? И не то что солнца – неба толком не видно!
Или… уже не метет?
Лана распахнула глаза и тут же снова зажмурилась, почти услышав победный вопль именно солнечного и именно зайчика: «Получилось!»
Зажмурилась от яркого солнечного света, ворвавшегося в комнату сквозь щель в неплотно задернутых шторах. Кстати, досадный недосмотр, вполне способный обеспечить досмотр и подгляд за ней через эту самую щель одним похотливым типом.
Ну да ладно, много он все равно не увидел бы, спать Лана ложилась в теплой фланелевой пижамке – отопление в отдельно стоящих домиках работало в более чем щадящем режиме.
Так что даже возможность подобного развития событий не могла испортить настроения девушки, пузырившегося сейчас в крови радостью и восторгом.
И пузырьков было так много, что Лана, легко впрыгнув в теплые меховые тапочки-зайчики, закружилась по комнате, звонко декламируя: «Мороз и солнце, день чудесный!..»
Банально? Ведь каждый второй, если не просто каждый первым делом вспоминает именно это стихотворение Пушкина, увидев перед собой такую красоту.
Но зачем пыжиться и вымучивать что-то еще, когда Александр Сергеевич очень точно, гениально точно описал зимнюю сказку.
И вьюга злилась три дня, и мгла по мутному небу носилась, и снег теперь, блестя на солнце, лежит.
И красота за окном такая, что сердце сжимается, и хочется плакать. Плакать и смеяться. И прыгать вот так по комнате, заставляя заячьи ушки на тапках хлопать на лету, и кружиться, а потом, замерев у окна, почувствовать острую, пронзительную тоску по утраченному…
И вспомнить, как прошлой зимой они с Кириллом вот так же проснулись от яркого солнечного света, сменившего вчерашнюю метель. Они накануне с трудом добрались до загородного дома Кирилла, решив провести уик-энд на природе. А утром – вот такое же благолепие. Заметенный снегом двор, ослепительно сверкающий белизной, яркое голубое небо, радостно подмигивающее солнце…