Потому что в обморок благополучно отправилась.
А вы бы не отправились, увидев в окне того дома, откуда вышла троица, мелькнувшее лицо покойника?
Человека, которого несколько месяцев назад убила ее лучшая подруга, а тело попыталась скормить свиньям.
Кирилла Витке. Живого и здорового.
Похоже, сотрясение мозга все же имеет место быть.
В обмороке Лане не понравилось. Ну вот ничуточки. Плохо там было, неуютно. Ведь как обычно должно быть? Темно, тихо, спокойно. Потому и называется – отключка. Все выключено.
Раньше и у нее так было. Нет, анемичной тургеневской барышней Лану никто бы не назвал, но за последние годы случилось столько всего… Такого страшного и невозможного всего, что сознание в целях самосохранения не единожды позволяло себе взять тайм-аут.
И все всегда проходило по одному сценарию – темно, тихо, спокойно.
А теперь… Второй раз подряд в кошмар плюхнулась!
И снова тот же душный темный туман. В этот раз он обволакивает Лану, словно кокон какого-то чудовищного монстра, а за пределами тумана светло и солнечно. Там кто-то приближается, видно было, что человек торопится, спешит изо всех сил, но чем ближе он подходит к туманному кокону, тем труднее ему идти. Он словно вязнет в липкой смоле.
Но идет, упорно и настойчиво. Все ближе и ближе…
Лана вздрагивает от неожиданности, когда сквозь пелену чавкающей тьмы ей удается рассмотреть того, кто прорывается к ней.
Лена?! Ленка Осенева?!!
Предательница и убийца? Что ей надо? Как она посмела!
Кокон буквально переполнился злобой и ненавистью, он пульсировал все сильнее и сильнее, щедро делясь со своей добычей темными эмоциями.
Лану уже трясло от ярости и желания своими руками разделаться с этой тварью, задушить ее, порвать в клочья! Или хотя бы выкрикнуть в это сосредоточенное лицо все, что наболело, раздавить словами.
Но с выкриками в ее коконе не складывалось. Не получались они, выкрики, вязли в тумане.
А Осенева тем временем приблизилась вплотную, положила ладони на внешнюю стенку кокона и, пристально вглядываясь в сочащиеся тьмой глаза Ланы, заговорила. Причем губы ее не шевелились, но тем не менее в голове девушки громко зазвучал голос бывшей подруги:
– Не смей сдаваться, слышишь? Не смей ненавидеть! Не смей верить в зло и предательство! Мы с тобой, мы рядом! Мы поможем тебе! Мы любим тебя! Кирилл любит тебя! Он жив! Поняла? Кирилл жив! Помни об этом! Помни!! Помни!!!
Одновременно с голосом в кокон проник тоненький, похожий на ниточку, лучик света. Вернее, два лучика. Они выходили точно из середины ладоней Лены и целенаправленно пробивались сквозь пульсирующий мрак к браслетам. Медленно, с трудом, периодически исчезая во тьме, но затем снова возрождаясь, лучики все ближе и ближе подбирались к подаркам профессора Шустова.
Лане захотелось спрятать руки за спину, защитить исцеляющие браслеты от козней этой подлой гадины, но она не могла пошевелиться. Словно загипнотизированная взглядом ярко-зеленых, пылающих, ведьмачьих глаз…
И вот уже лучи почти коснулись покрытых рунами железок, в глазах бывшей подруги промелькнула радость, но в этот момент в виски Ланы безжалостно вонзились раскаленные штыри.
Девушка вскрикнула от дикой боли, кокон задрожал и взорвался, вместе с ним исчезла и Осенева.
Сменившись озлобленным оскалом Петра Никодимовича Шустова.
Правда, заметив, что Лана открыла глаза, профессор мгновенно превратился в доброго и заботливого дядюшку, ласково журившего свою неугомонную подопечную:
– Ну что ты за егоза непослушная, а? Ведь просил же тебя – с кровати не вставать! И ты, между прочим, пообещала! А сама?! Я, главное, возвращаюсь, смотрю – а она на полу возле окна лежит, бледная, да что там – синяя! И пена изо рта, и пульса почти нет! Ты что же творишь, глупышка!
– Больно… – простонала Лана, осторожно дотронувшись до висков. – Мамочки, как больно!
– Лежи, не дергайся, – проворчал Шустов, оттолкнув руки девушки и наложив на ее виски свои. – Сейчас попробую помочь. Хотя не следовало бы!
В общем-то, помог. Боль перестала взрывать мозг, превратившись в ноющую, вполне терпимую. И только теперь Лана сообразила, что она больше не в том доме, а полулежит на заднем сиденье джипа, прислонившись к плечу Петра Никодимовича. И автомобиль не так чтобы быстро движется сквозь заснеженный лес.
– А куда мы едем?
– Что значит – куда? – удивился Шустов. – В дом отдыха твой возвращаемся, к Сергею.
– А, да, – вяло кивнула девушка, почему-то не ощущая в себе недавней эйфории.
И бабочек никаких в животе больше не порхало от мыслей о Тарском. Бурчало там, причем довольно громко – Лана ведь так и не успела пообедать. А день, судя по опускающимся сумеркам, уже почти готов был сдать позиции вечеру.
– Ты ведь по-прежнему хочешь видеть Сергея, да? – ласково потрепал спутницу по плечу Шустов.
Вот только глаза его, выражение которых Лане не было видно, излучали совсем не ласку. И не доброту. Не говоря уже о заботе.
Ну если только озабоченность – это да. Присутствовала. А еще – ненависть. Раздражение. Нетерпение. А в глубине, на са-а-амом донышке, робко шевелился червячок страха.
– Конечно же хочу, – кивнула Лана. – Но, если честно, я сейчас больше хотела бы съесть чего-нибудь. Проголодалась зверски!
– Потерпи, скоро приедем.
Скоро растянулось еще на полчаса – совсем стемнело, и узкая лесная дорога теперь освещалась только фарами джипов, шедших друг за другом кавалькадой. Ну как шедших – плетущихся со скоростью километров двадцать в час. Машина, в которой ехали Шустов и Лана, находилась в середине колонны.
Ехали молча. Профессор ни о чем больше не спрашивал, он прикрыл глаза и, кажется, задремал. Хотя вряд ли – уж очень ощутимо вибрировал вокруг него воздух, Лана даже отодвинулась немного, а то волосы начали электризоваться.
Чувствовалось, что Шустов нервничает. И не просто нервничает – он дико напряжен. Причину этого девушка понять не могла. Да и не пыталась, если честно. Ей было все равно.
Ей в принципе сейчас было все параллельно. Эмоций и чувств не осталось, они, по ходу, отправились в анабиоз.
Кажется, она что-то важное увидела перед тем, как вырубиться. И в отключке тоже какая-то ерунда происходила, но что именно – вспомнить не удавалось.
А напрягаться не хотелось. Достаточно того, что Петр Никодимович сейчас напоминает небольшую электрическую подстанцию. Пусть он за всех и думает.
В общем, когда джип, устало поводя заснеженными боками, вкатился вслед за передними машинами в ворота дома отдыха, особой радости Лана не ощутила. И совершенно не удивилась царившему здесь безлюдью. Ни охраны, ни отдыхающих, никого.