Одним словом, хадрийка изводила себя незаданными вопросами и внезапной симпатией к смазливому Берту. И как все женщины, строила если не планы, то сильно-сильно загадывала на будущее.
«Ему лет тридцать-тридцать пять, — размышляла практичная дщерь полей и садов Хадранса. — Взрослый, опытный, при деле и связях… И красавчик к тому же».
Почему нет? В своих достоинствах Верэн не сомневалась. В Озанне все знали, что у старшей Раинер самая красивая мордашка в округе. И волосы.
А уж если представить, что скажет мать, когда узнает, какого мужика отхватила себе её непутевая Вер…
Размечтавшись, девушка споткнулась, захромала еще сильнее, но неприятность эта, к счастью, изгнала все мечтания прочь. Даже смешно стало.
«Все-таки ты такая глупая дурында, Вер!»
Ланс Лэйгин. Мурран
Кому никогда не доводилось одним махом на корню менять свою жизнь, сниматься с насиженного места по первому зову, тому вряд ли будет знакома эта щекотная легкость во всем теле, когда тебя ничего не держит — ни собственность, ни привязанности, ни обязательства. Свобода пьянит крепче вина, и пристрастившийся к этому сладкому зелью потерян для общества навсегда. Привычка — вторая натура, а привычка к перемене мест зачастую становится натурой первой. Не сидится таким «птицам» в самом уютном гнездышке, не копится на банковском счету, не откладывается про запас, а всё, что попадет в руки, тут же уплывет, оставив после себя эйфорию освобождения.
Потому-то Ланс, едва распрощавшись с «айр эмэри», забыв о солидности и вальяжности, почти в припрыжку мчался на встречу с контрабандистом, счастливый и абсолютно свободный. И это восхитительное ощущение стоило даже больше двух тысяч. Попроси Берт у него еще тысячу — отдал бы без разговоров. А чего мелочиться, когда до острова уже рукой подать? Есть, есть у настоящих авантюристов двадцать пятое, неоткрытое еще наукой чувство, которое лучше носа чует запах Удачи, яснее самых зорких глаз видит за смутными намеками Чудо и издалека слышит сладкий шелест Больших Денег. В этом смысле Ланса Лэйгина природа одарила щедрее некуда, и как говаривал его собственный отец: «По-хорошему, тебе следовало бы родиться породистой гончей собакой. Всем было бы спокойнее».
Собак Ланс любил и, не веди он жизнь бродяги, обязательно завел бы парочку барбосов. Чтобы иметь сотоварищей по профессиональному вынюхиванию, например.
Горбатые улочки Дайона выгибали каменные спины, подставляя гранитную чешую подошвам Лансовых ботинок. Жасминовые кусты осыпали будущего триумфатора нежными лепестками, а девушки так щедро улыбались заезжему симпатичному мужчине, словно он уже привез с Эспита сокровища древнего Калитара.
«То ли еще будет!» — твердил себе Ланс и жмурился, не столько от закатных солнечных лучей, сколько от удовольствия и предвкушения.
А вот чего Лэйгин никак не предвидел, а двадцать пятое чувство не подсказало, так это появления рядом с Бертом девицы. На первый взгляд она показалась Лансу подростком. Темноглазая, худенькая, стриженая девчушка не старше пятнадцати лет. Но стоило ей заговорить, как иллюзия разрушилась.
— Верэн Раинер, — сказала она хрипловатым густым контральто. Или как там называется такой тип голоса, действующий на впечатлительных мужчин крайне возбуждающе. А этот тягучий хадрийский акцент, словно бы специально придуман для введения самцов в плотское искушение.
Второй, более пристальный взгляд, брошенный кладоискателем, моментально отметил недетские округлости её фигуры. Грудь что надо, стройные ножки, пухлые губы.
Но Ланс вовремя вспомнил, что он тут по делу, очнулся от наваждения и представился девушке честь по чести. И тут выяснилось, что девица тоже плывет на Эспит. Невзирая на вспышку ящура.
«И сколько же она заплатила? — удивился Ланс, разглядывая свою будущую попутчицу. — Или чем?» Платьишко на барышне дешевенькое, даже не из магазина готовой одежды, а перелицованное из какого-то старья, чулки штопанные, и только туфли новенькие, немилосердно жмущие, толком не разношенные.
Но при каждом упоминании острова карие глазищи Верэн вспыхивали азартом и такой узнаваемой жаждой.
«Конкурентка?»
— Где вы учитесь? — настороженно спросил Лэйгин.
— Так я уже выучилась. В школе.
— В какой?
— Да в Озаннской же!
«Озанн! Проклятье, Озанн!» — мысленно охнул мужчина.
Девица оказалась родом из самой заскорузлой дыры, какую только можно отыскать в Мурране. Снова метафизика?
— Ну, вот и добрались! — жизнерадостно оповестил спутников Берт и два раза стукнул кулаком по кабине грузовика, привлекая внимание шофера. — Тормози, дружище! Мы дальше ножками! — и, заметив настороженный взгляд барышни, как бишь ее, Раинер, поспешил успокоить: — Тут недалеко. Сейчас свернем во-он на ту тропинку и спустимся к морю. Вашу ручку, милая.
«Милая», наглотавшаяся пыли и наверняка отбившая все свои округлости в кузове подпрыгивавшего на каждой колдобине грузовика, только чихнула в ответ. А кладоискатель, безуспешно отряхивая шляпу, все поглядывал с тревогой назад, туда, где еще не улеглось облако пыли, поднятой колесами громыхающего и ревущего, как дракон, «Одрана». Погоню, видать, высматривал. Не грех и воспользоваться беспокойством клиента, раз так.
— И вы пошевеливайтесь, господин Лэйгин. Чем скорее мы с вами отчалим, тем лучше будет для всех, верно?
А чтоб путешественники не заскучали, поскальзываясь и сбивая каблуки на извилистой каменистой тропинке, ведущей вниз, к воде, Берт решил развлечь их беседой. Тем паче, что авантюрист Лэйгин сам обмолвился насчет рода деятельности Балгайра.
— Кто ж спорит, занятие и впрямь малопочтенное, — пожал плечами рыжий. — Но это смотря с чем сравнивать. После войны с почтенными занятиями для людей моего склада и с моим опытом стало туго. Вот сюда ножку ставь, барышня, а еще лучше — ухватись за нашего ученого да покрепче! Хотя промышлять грабежом почтовых, к примеру, отделений или поездов, кто ж спорит, гораздо выгодней. Но добрая моя натура всячески противится насилию, да-да… да смотри ж ты под ноги, кур-р…рочка моя!
— А контрабанде ваша натура, выходит, не противится? — осведомился Лэйгин и добавил: — Я не острю, просто уточняю.
— Н-ну, контрабанда… — Берт остановился ненадолго и, прикрыв «козырьком» ладони глаза от вечернего солнечного блеска, пляшущего на волнах, глянул в сторону моря. — Вольная перевозка, я бы сказал. Свободная доставка. Посудите сами: Мурран и Вирнэй хоть и замирились, а продолжают мелко друг дружке гадить, словно два лавочника. Ее Величество Эвонна, будучи женщиной практичной, торговые санкции против республики вводить не стала, но зато так подняла пошлины, просто кошмар! Можно ведь ее понять, правда? Но в итоге добрые вирнейцы остались без хадрийских вин. А уж этот «налог на танцы»! В империи теперь так просто патефонную пластинку и не купишь. Запрещены к ввозу и некоторые вредные сочинения вредных республиканских авторов, да того же Герхайдера, например. В общем, Вирней изнывает от жажды телесной и духовной. Ну, а я по мере сил облегчаю соотечественникам эти муки. О, вот и моя малышка показалась! Поторопимся, друзья. Скоро отлив.