Рёгилейв и Хильд, Хьёрфьетур и Хлекк, Гель и Гейр. Скульд и Скёгуль, Гунн и Мист, Сигрюн и Рандгрид.
Их двенадцать, только двенадцать, потому что тринадцатая, Сигдрива, избрала совсем иную участь.
— Веди нас, Отец! — восклицает самая юная, Рандгрид, Разбивающая Щиты. — Веди, не устоит никто! Ведь и в день Рагнаради мы тоже победим, хоть и падём!
Ответом ей служит дружный и ликующий рёв эйнхериев. Они согласны. Вечность ожидания — и потом последняя битва, битва с врагом, не имеющим себе равных.
Но Старый Хрофт молчит, голова его опустилась на грудь. Тревожно встопорщили перья оба ворона, да тоскливо и еле слышно поскуливают волки.
Одиннадцать валькирий с немым осуждением глядят на единокровную сестрицу. Но Рандгрид и не думает смущаться; потрясая копьём, воительница гордо вскидывает подбородок, ища взгляд отца.
— Асгард не уступал никому и никогда!..
Это не так. Когда-то давно, «в дни юности мира», асы проигрывали войну ванам. И уступили, признав неудачу, хотя и объединив оба племени Богов Хьёрварда. Объединив, а не восторжествовав.
Но для юной Рандгрид это всё равно — «не уступали никому и никогда». Ведь её собственный родитель, Отец Дружин, владыка Асгарда, так и остался верховным хозяином Большого Хьёрварда, а это значит — победа!
Седая борода Одина дрогнула, омрачённое чело поднялось, взгляд чуть потеплел, упав на младшую дочь. Застывшая в стороне Фригг досадливо-ревниво поджала губы.
— Ты смела и отважна, Рандгрид, но одной смелости и отваги тут недостанет, — разносится под сводами Валгаллы низкий и грозный глас Отца Богов.
Асы замерли, даже неугомонный Локи глядит серьёзно, чуть ли не с испугом. Но Старый Хрофт умолкает, вновь погружаясь в думу.
Юная Рандгрид разочарованно косится на неодобрительно насупившихся сестёр.
Наконец Один со вздохом поднимается, правая ладонь накрывает запёкшуюся рану — с одежды так и не смыта кровь.
— Что видел я, асы, — того не изрекала нам вёльва. Семеро наделённых силой нисходят на наш мир, и идут они со злом. Не открыты мне их имена, прозвания их отцов с матерями или цели; ведаю лишь одно, что грядёт зло. Такое же, как и Сурт со своими воителями Муспелльхейма.
Отец Дружин не упоминает ни Волка, ни Змею, ни Хель. Растерянный, застыл злой хитрец Локи, уронив руки. Ибо идёт новый враг и кто знает, случится ли теперь предсказанное?
Да, Локи знает. Знают и боги, они все вместе слушали прорицание. Но асы справедливы. Бог огня ещё не совершил ничего, следовательно, не может быть наказан или изгнан. Закон нельзя отменить даже волей хозяина Валгаллы — за небывшее не карают.
Наконец не выдерживает простодушный Тор. Рыжебородому неведом страх, он, как никто, верит в себя и своё оружие.
— Приказывай, отец, — он опускается на одно колено. — Твоя воля да возглавит нас.
Один за другим преклоняют колено и другие асы, к ним присоединяются асиньи с эйнхериями, все двенадцать валькирий. Стоять остаётся одна лишь Фригг.
Приказывай… да, так они привыкли. Должно произнестись слово, и исходить оно может лишь из уст Отца Богов.
…но что делать, коли он сам не разумеет грядущего? И даже залог Мимира не поможет.
Долго молчит бог Один, владыка Асгарда, носитель не знающего промаха копья, познавший руны, принёсший сам себя себе в жертву. И наконец, уста его размыкаются.
— Злом злое зови, мсти за злое немедля, — оглашается его словом Валгалла. — Но зло ещё не свершено. Что видел я — о том скажу. На тинге приговорим мы, асы, как следует нам поступить.
И он говорит. Описывает увиденное во всех деталях, какие только способен вспомнить. Бледнеет, кусая губы, Фригг, не отрывая взгляда от окровавленного бока Отца Богов.
— Видел грядущую силу, подступающую со злом к нам, асам. Далёко ли она, близко ли — не ведомо; знаю лишь, что она грядёт. Быть войне и быть битве; а чем окончится она, того мне не открыто.
Вздох облегчения проносится по толпе эйнхериев, ухмыляясь, переглядываются меж собой валькирии — им ли, Девам Битвы, бояться какого-то сражения? Оживляется, вскидывая Мьёлльнир, и рыжебородый бог грома. Его вести радуют.
— И всего-то, Отец? — гремит под выложенной золочёными щитами крышей его могучий бас. — Быть может, это сокрыто безднами времени, как Рагнаради. Быть может, оно не свершится вовсе. Почему же тогда чело твоё столь мрачно? Мы ведали о предсказании вёльвы и всё равно пировали и радовались.
Тор, Тор, рыжебородый мой старший сын. Неустрашимый и неудержимый в бою, ты привык сражаться с гримтурсенами, и не объяснить тебе, что увиденное своими глазами — отнюдь не равно пророчеству вёльвы.
Память оказалась выносливее, надёжнее глаз. Там, где их туманили боль и страдания, память цепко подхватывала всё замеченное ими, заботливо, словно хорошая хозяйка, откладывая на потом, когда пригодится.
За бесчисленными ратями, за семью шествующими гигантами, но перед почти скрытыми мглою, смутными и неясными очертаниями исполинских Дракона с Орлом — воздвигались странные цепи зелёных, словно из тёмного смарагда, гор, исполинские кристаллы, наподобие тех, коими украшают свои жилища подземные гномы. И в них тоже ощущалась угроза — но совсем другая, нежели от шествующей семёрки. Скрытая, неявная и, похоже, наступающая ещё не завтра.
Дальние, конечно же. Но уже не те, что знакомы асам по битвам Южного Хьёрварда. Сюда двигались те — или то, — что составляли главные силы «племени смарагда», как порой именовали их скальды Валгаллы.
А вот на самом горизонте, рядом с пугающими громадами двух чудовищ, Орла и Дракона, медленно проступала сквозь серую хмарь третья фигура, на сей раз — человеческая, но тоже исполинского роста, в сияющей солнечной короне, испускающей мириады лучей, что острее самых острых стрел.
Больше память не сохранила ничего, Гунгниру потребовалось бы погрузиться ещё глубже, и выдержала бы то даже плоть Отца Дружин — не сказал бы и он сам.
(Комментарий Хедина: так впервые предстали перед Древними Богами Боги Молодые. Тогда их ещё было семеро, семеро главнейших. Ялини ещё не числят среди них, она не в первой шеренге и пока что скромно ступает плечо к плечу с братьями и сёстрами; ничто не предрекает их разлада. Однако этого я ожидал. Куда интереснее — явление на горизонте Орла и Дракона — то есть Демогоргона и Орлангура. Значило ли это, что в ту пору Столпы Третьей Силы выступали на стороне Ямерта и его присных? Или гадание просто открыло Старому Хрофту все перемены, надвигающиеся на его мир? Нигде и никогда не слышал я, чтобы Дух Познания, к примеру, открыто вставал бы на одну сторону. Он мог советовать, да и то не напрямую, а посылая аватары. Что хотел сказать этим Отец Дружин? Что он таки подозревает «восьмизрачкового» в нечестной игре? Хотя нет, для Старого Хрофта это никогда не называлось «игрой».)