Семеро исполинов останавливаются. Взгляды их скрещиваются на Отце Дружин, и он ощущает, как рождается и растёт боль в груди — там, где плоть дважды пронзена остриём Гунгнира.
Владыка Асгарда сдерживает рвущегося вперёд Слейпнира. Великолепный жеребец тоже жаждет боя, ему, как и остальным, нестерпимо ожидание.
Бог Один привстаёт в стременах, высоко вскидывает копьё. Семеро решили показать себя великанами, готовыми легко передавить ничтожных насекомых, копошащихся у их ног? — что ж, у нас есть, чем ответить.
Наконечник Гунгнира чертит руны прямо в пыли под копытами Слейпнира. Сказано слово — и восьминогий конь со всадником становятся великанами сами. Теперь глаза Отца Дружин вровень со взглядами Семерых.
— Слушайте, явившиеся сюда без спроса! — громко восклицает Старый Хрофт, и огромное множество его воинов зажимает уши — глас великого бога оглушает и чуть не валит с ног. — Пусть тот, кто предводительствует вами, выйдет вперёд и примет мой вызов, как положено среди воинов, знающих, что такое честь!
Семеро не останавливаются, они продолжают идти. Взгляды их пронзают Отца Богов, точно копья — правда, не все. Один из Семерых, самый юный, с косицами на висках — Ястир, называла Лаувейя его имя — смотрит на Отца Дружин с чем-то, напоминающим сочувствие.
Владыка Асгарда не сомневается, что будет понят. В конце концов, к нему вторгшиеся обращались на его собственном языке, предлагая убираться из Хьёрварда на все четыре стороны.
Вперёд выступает один из Семерых, глаза его залиты сплошным белым светом и кажутся сейчас слепыми бельмами.
Его зовут Ямерт.
— Слушай, явившийся сюда с жалким своим воинством и называющий себя «богом»! — прогрохотало над полем. — Ты дерзаешь предлагать мне поединок? Ты, вошь? Ты привёл сюда на погибель тысячи и десятки тысяч доверившихся тебе глупцов; домой не вернётся ни один из них, если ты не выкажешь благоразумия. Ты надеешься победить нас? Нас, излюбленных Детей Творца, коим отдал Он всё сущее в управление, дабы мы избавили его от зла и слуг Хаоса?
Отец Дружин мимоходом подумал, что на Боргильдовом поле нет воды. Войску нечего пить, кроме лишь привезённого с собой в мехах и флягах. Кончать всё это надо как можно скорее.
— Принимаешь ли ты вызов, именуемый Ямертом?! — загремел он, и голос его тоже был слышен по всему необозримому полю, от края и до края. Это должно было пронять. Хвастливый Ямбрен, «повелитель всех ветров Упорядоченного», назвал Старому Хрофту своё имя и имя младшей сестры Ялини. Имени Ямерт владыке Асгарда узнать было неоткуда.
Сотканный из света великан не дрогнул, он словно ничуть не удивился — а, может, ему просто было всё равно.
— Не принимаю, — насмешливо бросил он. — Ты привёл тех, кто жаждет сразиться с нами? Что ж, превосходно. Пусть вздевают брони, пусть острят мечи и готовят щиты. Пришедшие с нами, признавшие наше право сумеют разъяснить вам… ваши пагубные заблуждения.
Великан Ямерт неспешно подался назад, и вместе с ним отступили шестеро его братьев и сестёр. А мимо них и как будто бы даже сквозь них потекло их собственное войско.
То самое, что Отец Дружин видел у Лаувейи. Почти то же самое; потому что самыми первыми на Боргильдово поле стали входить отряды инеистых великанов.
Бог Один протёр единственный глаз. Нет, никакой ошибки — вот он, стяг Груммога с огромным обоюдоострым молотом, излюбленным оружием силача. А вот и он сам, что-то кричит, размахивая чудовищным оружием…
И с ним великаны Ётунхейма. Много. Куда больше, чем тех, кто пошёл за Лаувейей и сейчас поднял свои стяги над войском Асгарда. Незваные гости поставили сородичей Локи в первые ряды. Что ж, этому Ямерту не откажешь в известной хитрости.
Отец Дружин не думал сейчас, как Груммог ухитрился найти дорогу в эти края, как сумел поклониться Семерым, и так, что они немедля приняли его под свою руку.
— Ты, значит, решился, ётун?! — рявкнул он, опуская Гунгнир так, что острие нацелилось прямо в грудь инеистому великану. — Что ж, ты мечтал сразиться, грезил о поединке — ты его получишь!
За спиной Груммога выстраивались тысячи и тысячи гримтурсенов, однако остальная масса собранного Семерыми воинства ещё не ступила на Боргильдово поле. Оно поневоле сжато сейчас в комок, более напоминающий толпу: ни строя, ни боевых порядков…
Слейпнир торжествующе заржал и сорвался с места. Ему нипочём земная тяга, серебристые искры летят из-под копыт, и Отец Дружин устремился прямо на застывшего с поднятым молотом Груммора.
Может, та же хитроумная троллквинна Лаувейя сумела бы что-то сделать, что-то сказать, устыдить соплеменников — но теперь уже слишком поздно. Вызов брошен, Ямерт не принял его, вытолкнув вперёд инеистого великана-гримтурсена; что ж, пусть Груммог пеняет на себя.
Затаившее дыхание воинство Асгарда увидело, как над равниной сошлись два призрака. Отец Дружин принял свой всегдашний вид, но сделал так, что его бесплотный двойник ростом в изрядный холм мчался рядом с ним, повторяя все до единого движения. И такой же бестелесный великан, но уже повторявший в мельчайших деталях предводителя гримтурсенов, поднялся на другом краю смертного поля.
Первую схватку и первую победу должны увидеть все.
Владыка Асгарда мог бы метнуть неотразимое копьё, даже не сближаясь с великаном, поднявшим обеими руками над головой свой исполинский молот. Гунгнир известен всем, все знают, на что он способен, но сейчас победить должно не копьё, а он, бог Один.
До великана оставалось две дюжины шагов, когда Старый Хрофт, словно тщась доказать, что имя это прилипло к нему по ошибке, легко соскочил со Слейпнира на всём скаку, и едва ли кто-то из смертных сумел бы повторить что-то подобное.
Замершее воинство Хьёрварда, сцепившая побелевшие пальцы Фригг, все двенадцать валькирий, Тор, Хеймдалль и остальные асиньи с асами, люди, эльфы, гномы и великаны — все увидели, как огромный молот низринулся вниз с быстротой молнии, оставляя за собой огнистый след, словно падающая звезда.
Старый Хрофт встретил оголовье молота собственным копьём. Сталь сшиблась со сталью, дождь серебристых и алых искр, — и во все стороны полетели раскалённые осколки гримтурсенова молота.
Гунгнир прошёл насквозь, превратив оружие великана в ничто. Можно было бы выпустить древко из руки, и волшебное копьё пронзило бы Груммогу голову; вместо этого, однако, Отец Дружин поднял его остриём вверх.
— Чем станешь сражаться теперь, храбрый туре?
Груммог тяжело дышал, с испещрённого морщинами лица, хотя по меркам своего племени он был вовсе не стар, катился пот. У великана остался лишь обломок рукояти. Всё прочее обратилось в золу и пыль, сгорело, не выдержав удара зачарованным копьём.
Но не таков был вожак гримтурсенов, чтобы отступать, даже сейчас, даже оставшись безоружным. Груммог взревел, отшвырнул бесполезный огрызок, и сорвал с пояса небольшой топорик.