– Но про завещание его жены меня спрашивать бесполезно. Я его не составлял.
– Это мне известно, – успокоил его Нил. – Я лишь хочу выяснить, было ли ей что оставлять. И я это уже выяснил. У нее было сто тысяч фунтов.
Мистер Биллингсли неистово затряс головой:
– Нет, мой дорогой сэр, нет. Тут вы не правы.
– Вы хотите сказать, что эти сто тысяч она должна была получать постепенно в течение всей жизни?
– Нет… нет, она должна была все получить сразу. Но в завещании был пункт, суть которого в следующем: жена Фортескью вступала в наследство и получала эту сумму не ранее чем через месяц после смерти мужа. В наши дни этот пункт вполне обычен. Он появился, потому что летать на самолетах стало небезопасно. Если в авиакатастрофе погибают двое, очень трудно определить, кто из них унаследовал собственность другого, и возникает множество занятных проблем.
Инспектор Нил внимательно смотрел на него.
– Выходит, у Адель Фортескью не было денег, которые перешли бы к кому-то по наследству? Что же случилось со ста тысячами фунтов?
– Эти деньги вернулись в фирму. Точнее сказать, к наследнику очищенного от долгов и завещательных отказов имущества.
– И наследник этот – мистер Персиваль Фортескью.
– Совершенно верно, – подтвердил Биллингсли. – Деньги переходят к Персивалю Фортескью. А при том состоянии, в каком находится сейчас фирма, – добавил он, забыв о профессиональной этике, – эти деньги ему ох как нужны!
4
– Чего только вам, полицейским, не надобно, – проворчал доктор, друг инспектора Нила.
– Давай, Боб, выкладывай.
– Так и быть, раз мы с тобой говорим с глазу на глаз и ссылаться на меня ты, слава богу, не можешь! Представь себе, судя по всему, ты абсолютно прав. Сильно смахивает на маниакальный синдром. Семья это подозревала и очень хотела, чтобы он показался доктору. Но он наотрез отказался. А проявляется это заболевание именно так, как ты описываешь. Неспособность оценить ситуацию, бурные вспышки раздражения и злости, хвастливость, мания величия – например, человек считает себя выдающимся финансовым гением. Если такого не остановить, он очень скоро разорит самую платежеспособную фирму, а остановить его не так просто, особенно если он знает, что у вас на уме. Я бы сказал, вашим друзьям просто повезло, что он умер.
– Они мне вовсе не друзья, – вымолвил Нил. И повторил сказанное как-то раньше: – Все они – очень неприятные люди…
Вся семья Фортескью сидела в гостиной. Прислонившись к каминной полке, речь держал Персиваль Фортескью.
– Все это прекрасно, – говорил он, – но радоваться совершенно нечему. Полицейские приезжают, уезжают, нам ничего не говорят. Они якобы заняты какими-то поисками. Но дело и не думает сдвигаться с мертвой точки. Нельзя ничего предпринимать, нельзя строить планы на будущее.
– Как можно так не считаться с людьми? – вставила Дженнифер. – Дурацкое положение.
– До сих пор нам запрещено уезжать из дому, – продолжал Персиваль. – И все же в своем кругу мы должны обсудить планы на будущее. Что скажешь ты, Элейн? Ты ведь собираешься замуж… забыл, как его зовут… за Джералда Райта, так? Когда вы хотите пожениться?
– Чем быстрее, тем лучше, – ответила Элейн.
Персиваль нахмурился.
– То есть через полгода?
– Нет, раньше. Почему мы должны ждать полгода?
– Чтобы соблюсти приличия, – объяснил Персиваль.
– Чепуха, – возразила Элейн. – Месяц. Больше мы ждать не намерены.
– Что ж, тебе решать, – сказал Персиваль. – А когда поженитесь, что думаете делать дальше? Или планов нет?
– Мы хотим открыть школу.
Персиваль покачал головой.
– В наши дни это рискованно. Где найти обслуживающий персонал? Где найти толковых учителей? Идея, безусловно, хорошая, дело благое. Но на твоем месте, Элейн, я бы как следует подумал.
– Мы уже подумали. Джералд считает, что будущее нашей страны зависит от того, какое образование получат дети.
– Послезавтра я встречаюсь с мистером Биллингсли, – сообщил Персиваль. – Будем обсуждать разные финансовые вопросы. Он считает, что деньги, которые оставил тебе отец, есть смысл положить в банк на длительный срок, а доверительный собственник – ты и твои дети. В наши дни это самое надежное.
– Нет, – отказалась Элейн. – Деньги нам понадобятся сейчас, чтобы открыть школу. Мы уже нашли подходящий дом, он сейчас сдается. В Корнуолле. Прекрасная земля и отличный дом. Мы хотим пристроить к нему несколько крыльев.
– Ты хочешь сказать… что собираешься забрать из дела все деньги? Знаешь, Элейн, я не думаю, что это разумно.
– А я считаю, что разумнее их забрать, – осталась при своем мнении Элейн. – Дело-то трещит по швам. Ты, Валь, сам говорил, когда отец еще был жив, что положение в фирме хуже некуда.
– Всякое приходится говорить, – высказался Персиваль неопределенно, – но пойми, Элейн, взять весь свой капитал и вбухать его в покупку, оборудование и оснащение школы – чистое безумие. Если дело не выгорит, что будет? Ты остаешься без единого пенни.
– Выгорит, – продолжала упрямиться Элейн.
– А я – за тебя. – Это Ланс, полуразвалившись в кресле, выступил с поддержкой. – Рискни, Элейн. Лично я считаю, что школа эта будет чертовски странной, но ведь именно этого ты хочешь – ты и Джералд. Если даже потеряешь деньги, у тебя, по крайней мере, останется чувство удовлетворения – ты поступила так, как захотела.
– Что еще от тебя можно ждать, Ланс, – кисло заметил Персиваль.
– Знаю, знаю, – согласился Ланс. – Я мот, транжира и блудный сын. Но, Перси, старина, я все же считаю, что жизнь дала мне больше радостей, чем тебе.
– Смотря что считать радостями, – кисло заметил Персиваль. – Кстати, самое время поговорить и о твоих планах, Ланс. Ты, видимо, отправишься назад в Кению… или в Канаду? Или совершишь восхождение на Эверест? Или еще что-нибудь не менее потрясающее?
– С чего ты это взял? – спросил Ланс.
– Ну, домашняя жизнь в Англии тебя никогда не привлекала.
– С возрастом люди меняются, – сказал Ланс, – Возникает тяга к оседлому образу жизни. Представь себе, дружище Перси, что я жду не дождусь, когда смогу ступить на стезю бизнесмена, трезвого человека дела.