Но они не были спортсменами.
Любой, кто мог бы присмотреться к ним, заметил бы, что волосы на прикрытых альпийскими шляпами головах коротко, почти наголо, острижены. Все были одеты одинаково — в рубашки с короткими рукавами и ледерхозены, выставлявшие напоказ мускулистые конечности.
Хотя одеты все были одинаково, главного можно было узнать почти сразу. Высокий белокурый мужчина со шрамом, пересекавшим посередине правую щеку, говорил с акцентом своей родной Австрии, а не на более резком классическом немецком его спутников. Четверо альпинистов блаженно развалились на камнях, он же рассматривал в бинокль раскинувшуюся на тысячу метров ниже долину.
Увидев облако пыли, медленно ползшее по дороге вдоль подножия горы, мужчина улыбнулся. Грузовики прибыли вовремя.
Добродушно огрызаясь на его уговоры — уговоры, а не приказы! — путники вновь поднялись на гудевшие от усталости ноги. Все положили наземь небольшие рюкзаки, в которых несли необходимое для подъема снаряжение. Больше оно не понадобится, а лишняя тяжесть совершенно ни к чему. Но предварительно из рюкзаков были извлечены веревки, наилучший пеньковый канат. Затем каждый альпинист хитрым способом обмотался своей веревкой: между ног под бедро, по диагонали через грудь, под мышку, за шею поверх воротника и через противоположное плечо. В скалу быстро вбили крюки с кольцами, к ним и привязали концы веревок.
И, как один, все пятеро переступили через край и начали спускаться вдоль отвесной южной стены белой скалы.
Примерно на половине горы отвесный спуск кончался и начиналась, как показалось бы стороннему наблюдателю, россыпь раздробленного камня. При внимательном осмотре нельзя было не заметить, что камни были обработаны, хотя по истечении времени часть из них уже потеряла изначальную форму. Они были уложены в толстую стену, скрывавшую от посторонних глаз вход в огромную пещеру.
Коснувшись ногами земли, все альпинисты молниеносно отцепили «сбрую» и застыли, ожидая распоряжений. Они торопились, времени было крайне мало. Ни они сами, ни весь остальной мир уже нисколько не верили в сказку о независимой вишистской Франции, но, тем не менее, все французские историки и археологи, узнай они о том, что собираются тут делать пятеро пришельцев, взвыли бы от возмущения.
Альпинисты разошлись на несколько шагов друг от друга, осмотрели каждую пядь площадки, лежавшей перед входом, а потом вошли в пещеру. Командир последним покинул ярко освещенную террасу, постояв перед тем на краю утеса и окинув окрестности восхищенным взглядом. Идеальное место для обороны. Это подтверждалось тем фактом, что твердыня много раз успешно противостояла лучшим армиям средневековой Франции, осаждавшим ее. Победил оборонявшихся и заставил их уйти из-под защиты этих стен только голод. А взять замок никогда и никому не удалось. О его местоположении постепенно забыли, так как и память о немногочисленных уцелевших защитниках за прошедшие века померкла, а место сделалось недоступным, поскольку высеченная в скале в древние времена лестница разрушилась и исчезла, стертая с лица горы обвалами, постоянно случавшимися здесь за прошедшие столетия.
Не успел командир сделать и полудюжины шагов, как донесшиеся из пещеры возбужденные крики заставили его прибавить ходу. Внутри чернильную тьму пронизывали лучи четырех фонарей, освещавших обломки досок и куски ржавого железа — по всей вероятности, останки давно развалившегося деревянного сундука. И еще на полу пещеры лежало нечто вроде цилиндрического глиняного сосуда, запечатанного с обоих концов. Глина была исчерчена какими-то знаками или буквами, не знакомыми никому из группы.
Новый крик возвестил еще об одной находке. Вскоре возле входа в пещеру выросла куча глиняных кувшинов и мисок. Обнаруженная длинная железная полоса оказалась настолько проржавевшей, что рассыпалась в руках. Это могло быть лезвие меча. Командир напомнил всем, что следует быть осторожнее.
Надпись — самое существенное из открытий, сделанных в тот день, — была найдена случайно. Один из скалолазов споткнулся о камень и, пытаясь удержаться на ногах, выронил фонарь. Упав, тот осветил не замеченные прежде пометки, вырезанные на стене пещеры. Командир встал перед надписью, чтобы был ясен масштаб, и было сделано несколько фотографий со вспышкой.
Через час корзины уже спускали на веревках туда, где ждали четыре грузовика. Когда содержимое последней было погружено, все, кроме командира, ловко спустились к грузовикам и поспешили развалиться в кузовах среди ящиков, куда были сложены находки, радуясь тому, что на сегодня сделано все и осталось лишь спокойно прокатиться в машине. Командир стоял наверху еще минуты две, рассматривая остатки стен и вход в пещеру — зияющую пасть, выделяющуюся черным пятном на освещенной лучами заходящего солнца скале. Потом, как будто приняв решение, тоже опоясался веревкой и начал спуск.
Подземелье Ватикана,
8 января 1941 г.
Монсеньор Людвиг Каас был финансовым секретарем Reverenda Fabbrica, организации, обеспечивавшей каждодневное управление Папским государством. Сегодня вместо ручки, бумаги или арифмометра он держал в руке керосиновый фонарь, отбрасывавший зыбкие тени поперек того, что при свете можно было бы счесть верхней обвязкой какого-нибудь древнеримского дома. Поблизости виднелись еще несколько похожих, хотя и не столь элегантных, конструкций, торчавших из слежавшейся глины.
— Склепы, — заявил священник, внимательно глядя под ноги, чтобы не оступиться на неровной земле. — Римские гробницы. Они располагались кварталами, как дома, вдоль улиц. Если зарыться поглубже, мы дойдем до дороги между постройками.
Стекла очков Римского папы Пия XII сверкнули в свете фонаря так, что могло показаться, будто глаза у него пылают огнем.
— Но это значило бы осквернение могил христиан.
— Боюсь, что так, Ваше святейшество.
Монсеньор отлично понимал, что ответа можно не ждать. Римский папа тщательно взвешивал даже простые решения. А это дело было далеко не простым. Совсем не трудно скрывать от папы то, что обо всех этих событиях Каас ежедневно подробно рассказывает своим друзьям из посольства Германии в Риме, но куда труднее объяснить этим самым друзьям, очень внимательно следившим за тем, что происходило в Ватиканском гроте, причину задержки.
— Мне необходимо испросить совета, — сказал папа, — Божьего указания.
Чем дольше вы ждете, подумал монсеньор, тем меньше у Бога будет возможности противопоставить что-нибудь министерству пропаганды Геббельса. При мысли о кривоногом калеке по коже Кааса, как и у большинства нацистов, пробежали мурашки и пробудилось не слишком-то христианское чувство омерзения. Но, как ни отвратительны были Гитлер и его прихвостни, тем не менее и они знали, кто настоящие враги церкви — коммунисты и их союзники-евреи.
Будучи простым функционером в бюрократии папского престола, Каас держал свои мысли при себе. Если бы он высказал их, это, вероятнее всего, привело бы к краху его стремлений и не послужило бы развитию той политики, ради поддержания которой его и перевели сюда из Германии.