— Обошлось без этого, — ответила Герт. — Он университетский профессор, опубликовавший много статей и монографий.
Ученый, не желающий говорить… Оксюморон какой-то.
— И в какой же области он работает?
— Изучает войну, Вторую мировую.
Вполне логично — ведь и Дон писал о ней.
— Что еще ты знаешь?
— Он на пенсии. Его отец был журналистом, умер в Берлине в 1945 году.
— И это все, что нашлось в Гугле?
— Ну, почти все.
Какая-то мысль крутилась на самом краю сознания Лэнга, словно мотылек вокруг горящей лампочки.
— Джейкоб с ним знаком, — сказала Герт. — Профессор беседовал с ним, когда собирал материал для книги об Освенциме, где погибли родители Джейкоба.
Ну да, конечно. Умудрившийся выжить во время Холокоста Джейкоб Аннулевиц.
Джейкоб переехал в Израиль, поступил на работу в «Моссад» [15] , в этом качестве переехал в Англию и получил британское гражданство. Выйдя в отставку, он непонятно почему решил остаться в дождливой и туманной Британии, а не вернуться под благодатное солнце Восточного Средиземноморья. Если уж говорить откровенно, он выбрал себе вторую профессию — лондонского адвоката-барристера, служившую прикрытием для первой и главной. Пока Лэнг работал в Управлении, их с Джейкобом дороги часто пересекались. После этих встреч осталось не только профессиональное уважение, но и настоящая мужская дружба. Год назад Джейкоб, вместе с Герт, оказал Лэнгу неоценимую помощь в борьбе против «Пегаса».
— Ты звонила Джейкобу? — спросил Лэнг, почувствовавший укол ревности оттого, что Герт, минуя его, общалась со старым другом.
— Я говорила с его женой, Рейчел…
— Которая наверняка взяла с тебя обещание, что когда мы попадем в Лондон, то придем к ним обедать.
— Да. А откуда ты знаешь? — не сумев скрыть удивления, спросила Герт.
Кулинарные способности Рейчел давно уже получили легендарную известность во всем разведывательном сообществе. Многие сходились на том, что можно было бы с помощью одной лишь угрозы накормить приготовленными ею блюдами развязывать языки самым упорным пленникам — жаль, что Женевские конвенции не позволяют такой жестокости. В последний раз, пообедав у них в гостях, Лэнг получил несварение желудка, доставившее ему жестокие мучения.
— Научен догадываться. А Джейкоб что-нибудь сказал тебе?
— Рейчел подтвердила, что Джейкоб знаком с Блюхером. Не сказать чтобы близко, но все же. Джейкоб сам позвонит и выяснит, согласится ли Блюхер встретиться с нами.
Атланта, Джорджия, Чарли Браун/Фултон-каунти аэропорт,
то же самое время
Берту Сандерсу нравилась его работа.
Авиалиниям давно уже приходилось, чтобы не обанкротиться, считать все бумажные салфетки, используемые пассажирами. Акционеры готовы были то по одной, то по другой причине оторвать головы руководителям. В корпусах некогда столь высокомерных предприятий индустрии воздушной перевозки пассажиров, как гиены, выли в бессильной злобе профсоюзы. Компании выделяли на рейс меньше булочек, чем было продано билетов, и подавали пассажирам давно уже не бесплатные коктейли, состоящие в основном из воды, ссылаясь на необходимость экономить для выплаты в будущем пенсий своим служащим.
И ничего из этого Берта не касалось.
Больше не касалось.
Он принял далеко не щедрое предложение авиалинии о досрочной отставке (сейчас этот поступок многие воспринимали как жалкую попытку сохранить себе пенсию). А потом он поступил работать первым пилотом в «Фонд Хольтов», летал на его большом «Гольфстриме V» и следил за тем, чтобы самолет был готов в любое время вылететь куда угодно. Да, платили здесь несколько меньше, чем на авиалинии, зато была гарантия занятости, это уж не сомневайся. Фонд имел под миллиард долларов ежегодного дохода, и никаких тебе профсоюзов. И самая большая шишка, адвокат по имени Рейлли, как правило, не совал нос в летные дела, в отличие от заправил той могучей авиалинии, где прежде работал Берт, уверенных в том, что в самолетах они разбираются куда лучше, чем те парни, которые на них летают.
С точки зрения Берта, он ничуть не прогадал. Ему больше не нужно было беспокоиться о том, что авиалиния может разориться. Не нужно было лгать пассажирам, что их полет отменяется из-за погоды, когда, на самом деле самолет велели задержать, потому что пассажиров набралось слишком мало для того, чтобы окупить рейс. Не нужно было возмущаться очередным сокращением льгот и слушать вымученные оправдания начальников.
Конечно, при нынешнем положении Берта случались периоды, когда ему было совершенно нечего делать, кроме как иногда проверять, здорова ли птичка. Но ведь, если честно, куда лучше протирать задницей кожаную обивку командирского кресла на «Гольфстриме V», чем торчать дома и гадать, какое очередное задание выдумает для тебя жена. Кроме того, босс ценил и то, что человек, управлявший его самолетом, в свободное время возился с машиной, не требуя за это дополнительного жалованья.
Берт только что убедился, что морозильник в переднем камбузе установили на место, и спустился по лестнице в ярко освещенный и стерильно чистый частный ангар. И с удивлением увидел идущего к самолету мужчину в комбинезоне механика. Он считал, что ключ от этого ангара имелся только у него.
— Извините, — сказал Берт (не удалось придумать ничего более оригинального). — Я могу быть вам чем-то полезен?
Механик удивился еще сильнее. Очевидно, он не знал, что Берт находился в самолете.
— Э-э… да… наверно. — Он вынул из кармана блокнот и посмотрел на страницу. — Это ведь вы жаловались, что барахлит табло цифрового альтиметра?
— Нет, ничего у меня не барахлит. К тому же с такой ерундой я и сам справился бы.
Механик отступил на несколько шагов и прочел номер на фюзеляже «Гольфстрима».
— Вот черт! У вас «четыре-шесть альфа», а мне нужен «шесть-четыре альфа». Похоже, я полез не в тот самолет. Виноват.
Берт проводил парня взглядом, пока тот не вышел из ангара. Он был уверен, ну, почти уверен, что запер за собой дверь, когда входил. А еще любопытнее была ошибка насчет самолета. На «Чарли Браун» имелось еще два «Г-5», и ни у одного из них номер не заканчивался на «альфу». Либо механик новый, либо самолет залетный. А еще Берт был уверен в том, что знает всех местных авиамехаников.
Странно.
Берт закрыл дверь самолета, дошел по гладкому, как в танцзале, бетонированному полу до находившейся неподалеку от ворот единственной двери и старательно запер ее за собой. Он был опытным пилотом, и сбой в идеально отработанном ритуале не на шутку встревожил его. Все, чему нельзя было найти немедленного и обоснованного объяснения, автоматически вызывало подозрения. Но даже, несмотря на беспокойство, он сам не понял, что заставило его свернуть на пустую стоянку между выездной дорогой с летного поля и домиком, где постоянно находился диспетчер по ремонту авионики.