Несколько раз за последние дни ему в голову приходила одна очень грустная мысль. Зоси могла бы вернуть ребенка, она могла бы привезти его туда, и они жили бы вместе, все трое жили бы в Отсемонде, в счастливом раю, который находился в одном месте, прочитанном задом наперед. Только уже было поздно говорить «нет» процессу усыновления, но она тогда об этом не знала, и он тоже не знал.
Эдам поднял крышку багажника и положил туда дробовик, потом прикрыл его пластмассовой защитой лобового стекла ото льда.
Мери Гейдж была замужем второй раз, как она рассказала Руфусу, и, хотя прямо она ничего не говорила, по ее словам он понял, что этот брак оказался не более успешным, чем первый. Она прочитала газеты, когда прилетела в Лондон. Здесь она ненадолго. Еще пять дней, и она вернется в Рио. Почему-то у нее возникло ощущение, что надо ему позвонить. Конечно, на самом деле она не думает, что могила, найденная на кладбище домашних животных, имеет какое-то отношение к нему и Эдаму…
— Я вообще не помню никакого кладбища, — сказала она.
В комнату по дороге в ванную вошла Мериголд и посмотрела на мужа, вопросительно изогнув брови. Руфус прикрыл трубку ладонью.
— Мери Пассант, — сказал он.
Естественно, Мериголд не знает, кто это такая, но то, что он не таясь назвал имя и фамилию, успокоит все возможные подозрения с ее стороны. А позже Руфус все объяснит. Он будет вести себя как честный, искренний муж, который доверяет своей жене и ждет ответного доверия, который, следовательно, может рассказать своей второй половине, что ему звонит бывшая подружка, вернувшаяся домой всего на десять дней.
— С кем ты разговариваешь? — спросила Мери Гейдж.
— С женой.
Мериголд, вероятно, тоже услышала ответ, прежде чем закрыла дверь.
Мери тихо вздохнула.
— Значит, ты ничего не знаешь? Да и откуда тебе знать?
— Действительно, откуда? Мы с Эдамом уехали вскоре после твоего отъезда.
— Значит, та девчонка, Белла, так и не нашла никого, кто захотел бы жить с вами коммуной?
— Ну, Мери, у тебя и память, — в характерной для него шутливой манере сказал Руфус, а внутри ощутил неприятный холодок. Прошло десять лет, а она помнит, как звали Беллу. Он испытал огромное облегчение, когда услышал:
— Ой, я вспомнила только потому, что вчера мне сообщили, что она умерла. Она скончалась от какой-то жути, ей было всего тридцать.
Руфусу вдруг стало весело, его охватило ликование. Белла умерла, значит, полиция никогда не найдет ее, и та им не расскажет, как пятнадцатого июля 1976 года отправила в Отсемондо Вивьен и Шиву.
— А когда ты уезжаешь? — спросил он.
— Через пять дней, нет, через четыре. То есть во вторник, причем рано утром.
Чем раньше, тем лучше, подумал он. Нет повода опасаться, что Мери все расскажет полиции, если только на нее не выйдут, а как они смогут это сделать?
— Между прочим, мы не разговаривали с тех пор, как ты привез меня на вокзал в Колчестере и я села на электричку до Лондона.
— Точно, — сказал Руфус.
Он смирился с тем, что нужно поддерживать разговор. Было хорошо слышно, как из ванной, где принимала душ Мериголд, по канализационным трубам стекает вода. Он дотянулся до «секретной порции» и выпил. Водка выдохлась, была теплой и противной.
— Ты пьешь? — спросила она. — Господи, судя по всему, ты не сильно изменился.
Еще минута — и у них иссякнут темы для разговора. Руфус довольно сердечно пожелал ей счастливого пути и попрощался. По идее, он должен радоваться, что она позвонила. Мери принесла добрую весть — лучше не бывает. Нить, ведущая к Вивьен, оборвалась. Руфус закурил сигарету, последнюю на сегодняшний день, и глубоко затянулся. И если Эдам не сможет вспомнить фамилию Шивы — это тоже к лучшему. То, что нельзя вспомнить, нельзя рассказать в полиции. Если у него хватит мозгов, он ничего не расскажет и о Зоси, бедной, маленькой, обреченной, похожей на мышку Зоси. Странно, любое воспоминание о ней вызывает желание сравнить ее с каким-нибудь крохотным, милым зверьком, чья жизнь коротка, а уязвимость велика. Например, с зайцем — когда она настороженно прислушивалась, с мышкой — когда ее серые глаза расширялись и округлялись, с кошкой — когда она спала, ни на мгновение не расслабляясь. Она была так напугана, доведена до такого отчаяния…
Руфус поднялся наверх, в спальню. О Мери Гейдж он уже забыл, все его мысли были только об Отсемонде.
* * *
Из-за того, что Зоси украла серебряный браслет, а потом продала его, они лишились возможности сдавать серебро и всякие безделушки в магазины Садбери. Эдам считал — и, по-видимому, правильно, — что владельцы двух соответствующих магазинов воспылали гневом и подняли на ноги остальных, и теперь все антиквары и старьевщики города из профессиональной солидарности затаились и ждут, когда они заявятся со своим товаром. Если все было именно так, могла ли весть об их мошенничестве и их приметах дойти до Лонг-Мелфорда, до Лавенхема и даже до Колчестера?
В глубине длинного, глубокого ящика в кухонном столе Вивьен нашла две большие тяжелые ложки. Они лежали в задней части ящика, передняя же часть была отведена под ножи, вилки и оселок. Однажды Руфус видел пару таких же ложек на столе во время ужина, посвященного встрече бывших сослуживцев одного полка; его на эту встречу взял отец.
— Это гарнирные ложки, — пояснил тогда отец. — Чтобы доставать из курицы то, чем она нафарширована.
Эдам сказал, что они выглядят старыми и ценными.
— Кажется, эта каемочка из крохотных шариков типично георгианская.
Проблема заключалась в том, что они боялись продавать их в окрестных городках. По той же причине они боялись продавать дюжину ликерных рюмок, два шестиугольных подноса и кувшин с носиком в виде маски — то есть все то, что они приготовили для дальнейших продаж. Деньги заканчивались. Зоси сказала, что будет воровать для них продукты и бутылки с вином, но Эдам остановил ее. Он опасался, что ее поймают и он ее потеряет.
— Я могу продать свое кольцо, — сказала Зоси.
Она носила его на мизинце левой руки. Пальчики у Зоси были маленькими и изящными, и Руфус искренне сомневался, что кольцо подойдет кому-нибудь, кроме ребенка. Оно было золотым и состояло из нескольких ниточек, тоненьких, как проволока, заплетенных в сложные косички. Зоси стала носить его только недавно. Первые недели после ее приезда украшение пролежало у нее в рюкзаке вместе со свитером, ботинками и ремнем с заклепками. У нее под кольцом темнеет кожа, говорила девушка, у нее какие-то проблемы с кожей: золото оставляет на ней черный след. Она тщательно осматривала руку, проверяя, не появляется ли чернота. Но все, кажется, было в порядке.
— Я не хочу, чтобы ты продавала кольцо, — сказал Эдам, обнимая ее за плечи.
Шива взглянул на украшение.