Хельстрем молчал, глядя куда-то поверх моей головы. С улицы слышались крики мальчишек, гонявших по двору на велосипедах. Они болтали друг с другом по-шведски, вставляя в свою речь ругательства на финском языке.
— Санна хотела рассказать кому-то о вашей связи? Ты не хотел этого, никто не должен был знать, что ты используешь своих пациенток, подсаживаешь на таблетки, а потом заставляешь с тобой спать. Полагаю, это случилось после последнего аборта, когда Хакала угодил в тюрьму и она не могла обходиться без успокоительных. В такой ситуации тебе было легко заставить ее лечь с тобой в постель, спекулируя этими лекарствами!
— Да, я выписывал ей лекарства, а что в этом страшного? Я же врач, и они были ей показаны.
— Но нет таких показаний, по которым следует принуждать к сексуальной связи ослабленную, психически неуравновешенную женщину!
— Да она и сама прекрасно знала, что делает! — Самообладание Хельстрема начало его подводить. — Она крутила мной как хотела. Говорила, что ей со мной спокойно, будто с родным отцом. А на самом деле я был ей не нужен, она хотела только таблеток. А потом она встретила этого Руостеенойя и решила начать новую жизнь. Ха-ха, будто от этой зависимости так просто избавиться!
— Но она хотела попытаться освободиться от всего этого, а ты даже не дал ей шанса! — Я почувствовала, как во мне снова закипает ярость. Хельстрем молча побарабанил пальцами по столу и поинтересовался:
— Ну а что там с этой машиной? Что ты здесь придумала? — Из-под вежливого тона прорывалась плохо скрываемая ярость.
— Теему Лааксонен сказал, что у водителя были светлые волосы и на шее красная шаль Арми. У тебя поседевшая шевелюра, и когда на нее падает свет, она кажется совсем белой. Когда Маллу пришла в себя после операции, ты пожаловался ей на простуду. Наверное, ты просто нашел забытую Арми шаль и обмотал больное горло. А когда Арми стала восстанавливать события того дня, она вспомнила, что забыла ее в приемной.
— Я же врач. Разумеется, в этой ситуации я бы немедленно остановился.
— Если бы был трезвым. Мне рассказывали, что ты и сам балуешься лекарственными препаратами. Думаю, ты принял немало таблеток от гриппа, запил их вином и сел за руль. Поэтому-то ты и не справился с управлением. Ты не остановился и не поинтересовался, что произошло с женщиной; наверное, даже не разглядел, что это была Маллу. Это же преступление для водителя, а для врача вдвойне более тяжкое!
Я вспомнила серое постаревшее лицо Маллу, остановившееся время в ее доме и поняла, о чем со мной хотела поговорить Арми. Она думала посоветоваться, как ей лучше поступить в этой ситуации.
Хельстрем сунул в рот новую сигарету.
— У тебя нет никаких доказательств. — В его голосе отчетливо слышался страх.
— У меня есть два свидетеля. Один из них видел, как ты целовал Санну в приемной, а другой видел вас вдвоем на волнорезе. Надеюсь, он тебя узнает. И тогда твой рассказ о том, что ты не видел Санну в день ее смерти, будет выглядеть, мягко говоря, несколько странным.
— Да разве можно разглядеть человека за сто метров да еще в таком тумане? Это нереально. Тот старик просто не смог бы ничего разглядеть.
— Откуда ты знаешь, что это был старик? — Я сжала ремень рюкзака, в котором был спрятан маленький диктофон. Я знала, что данная запись не могла иметь законной силы, но все же какую-то роль в суде она, несомненно, сыграет.
— Старик или старуха, какая разница. Неуверенные показания старого больного человека не много значат.
— Ничего, у меня есть и другие доказательства — например записи в ее дипломной работе. В одном из анализируемых ею стихотворений Сильвии Плат главный персонаж — герр Доктор, герр Энви, то есть Враг. Она так и написала на полях — «как я и Э». Теперь я поняла, Э — это ты, Эрик. По сути, она пишет про ваши отношения. И именно на этом стихотворении была открыта книга в день ее тридцатилетия, в день ее смерти. Только это стихотворение не предсмертное послание, а символ ее возрождения к новой жизни!
— Кончай болтать ерунду, — произнес Хельстрем таким тоном, словно перед ним сидела мнительная пациентка, предполагавшая, что она неизлечимо больна. — Что Арми могла знать об этом? И почему она раньше никому не рассказала, что Санну, как ты утверждаешь, убили?
— Арми просмотрела запас лекарств в кабинете, сравнила его с выписанными рецептами, а потом просто сложила два и два. Разумеется, она была в курсе ваших отношений с Санной, даже пыталась что-то сказать Аннамари, но та ее и слушать не захотела. Тогда Арми решила просто собирать информацию. И вот настало время говорить. Ты и сам прекрасно знаешь, почему именно сейчас.
Я пристально посмотрела в его круглые карие глаза. Я больше не была на приеме у врача, наступил мой черед ставить диагноз. Все симптомы болезни были налицо.
— У меня такое чувство, что в день убийства Теему Лааксонен рассказал Арми что-то действительно очень важное. Наверное, они еще раз обсудили, как выглядел тот водитель. Арми была слишком неосторожна. Когда Теему ушел, она позвонила тебе и сказала, что все знает. И ты понял: времени больше нет. Ты пришел к ней домой и сначала попытался уговорить ее молчать, но потом, поняв, что все разговоры бесполезны, задушил ее. В кармане у тебя оказались одноразовые резиновые перчатки — наверное, ты, как врач, всегда носишь их собой. Полагаю, ты о них уже позаботился и сжег или выбросил на свалку. Как же тебе повезло, что никто из соседей тебя не видел!
— И с этими бреднями ты собираешься пойти в полицию? Да кто тебе поверит? Полиция сразу обратит внимание на Маллу, как только найдет ее предсмертную записку.
— Она сегодня рассказала тебе о своих подозрениях, что убийца — Теему? И ты с ней согласился?
Выражение лица Хельстрема мгновенно подтвердило мое предположение.
— И ты дал ей успокоительные. Но, герр доктор, полиция не найдет у нее этого письма! Я забрала его…
Хельстрем подпрыгнул на стуле; мне показалось, что он готов вцепиться мне в горло.
— Дослушай до конца. Письмо не у меня, я спрятала его в надежном месте. Так что тебе стоит побеспокоиться о том, чтобы я была в целости и сохранности. Я же вижу, ты сидишь и размышляешь, как бы тебе еще и от меня избавиться.
Хельстрем уронил на пол сигарету и даже не заметил этого. Лицо его исказилось — самообладание изменило ему. Неужели он бросится на меня, как когда-то на Санну и Арми? На секунду я пожалела, что у меня нет права носить оружие. Я могла хотя бы напугать его незаряженным револьвером.
— Комиссар Стрем, расследующий это дело, вовсе не дурак. Когда он допросит всех свидетелей и проверит их показания, твоя игра будет сыграна. К тому же не думаю, что Маллу отравилась насмерть, оксепам не слишком сильное лекарство. Я вовремя пришла к ней, она только потеряла сознание. Ей промоют желудок, она придет в себя и расскажет, почему попыталась свести счеты с жизнью. Она объяснит, что подозревала Теему в убийстве, — и все. Тебе конец.