Мастер подделок кивнул:
— Будет.
— Сколько?
Фотограф пожал плечами, дескать, этот вопрос обсуждению не подлежит:
— Тысяча евро.
За время, прошедшее с тех пор, когда Лэнг и Бенскаре более или менее регулярно общались, старый лис заметно поднял цены.
— Заплачу, когда получу паспорт.
— Нет, — покачал головой Виктор, — как всегда. Половина сейчас, половина потом.
Лэнг сделал вид, будто сдается:
— Ладно. Но вы сделаете для меня еще одну вещь.
Итальянец вопросительно взглянул на него.
— Пушка. И патроны.
Старик взглянул на него широко раскрытыми глазами и для пущей выразительности высоко вскинул тонкие седые брови:
— Пушка? Невозможно! Вы же знать…
— Я знаю, что у вас обширные связи. А я готов хорошо заплатить.
Разговор сразу же вернулся в деловое русло:
— Хорошо — это как?
— Будет зависеть от оружия. Пистолет, желательно автоматический, такой, чтобы его можно было носить за поясом.
— Приходить завтра и, может…
Лэнг ни в коем случае не намеревался возвращаться в Ватикан безоружным.
— Виктор, или сегодня, или считайте, я к вам не обращался. Конечно, если вы не хотите этим заниматься… — Лэнг поднялся, всем своим видом показывая, что готов уйти.
Виктор с живостью, какую трудно ожидать от глубокого старика, тоже вскочил на ноги:
— Нет, нет! Вы идти на улица, смотреть старый церковь, Колоссео… Вы вернуться…
— Через два часа, — закончил за него Лэнг.
Как только Рейлли оказался снаружи, в желудке у него громко заурчало, напоминая, сколько времени прошло с тех пор, как он в прошлый раз что-то ел. В ту же самую секунду его ноздри уловили запах, доносившийся из расположенного поблизости ресторана. Там он и просидел полтора часа, наслаждаясь цветками цукини, заправленными моцареллой и анчоусами и обжаренными в дрожжевом тесте. За прошедшие годы он изрядно соскучился по римской кухне, в особенности по ее еврейской разновидности. Несмотря на усталость, он все же позволил себе выпить пива — piccolo, маленькую бутылочку.
Теперь ему требовались наличные, пожалуй, даже больше, чем он смог бы получить в банкомате по карточке.
Он пересек маленькую площадь и огляделся по сторонам. Пожилая женщина с детской коляской, два священника. В банк Лэнг вошел за несколько минут до того, как ему предстояло закрыться на обычный дневной перерыв, когда большая часть учреждений, музеев и даже церквей — не только в Риме, но и почти по всей Италии — закрываются до четырех часов дня. За несколько минут ему удалось объясниться с персоналом, озабоченным уже не своей работой, а мыслями о предстоящем обеде, и пробиться к лицу, занимавшему достаточно высокое положение для того, чтобы позвонить в Штаты и выяснить все, что нужно, относительно денежного перевода. Лэнг понимал, что перевод-то обязательно будет замечен «Эшелоном», но все же надеялся, что столь небольшая сумма не привлечет к себе ненужного внимания. Убрав в карман пачку евро, уже успевшую уменьшиться на сумму чаевых для обслуживавших его работников банка, Лэнг посмотрел на часы, убедился, что прошло уже шестнадцать минут сверх обговоренных двух часов, и вернулся в жилище Виктора.
На этот раз ему ответили после первого же сигнала.
Виктор, широко улыбнувшись, вручил Лэнгу бумажную сумку:
— Все, что вы хотеть!
Пакет оказался неожиданно тяжелым; Лэнг чуть не выронил его. Заглянув внутрь, он выпучил глаза от изумления: там лежал «кольт» калибра 0.45 модели 1911 года, тот самый «кольт», который находился на вооружении армии США чуть не шестьдесят лет.
— Автоматический, как вы просить! — осклабился Виктор и протянул запасную обойму: — А вот и много пуля!
— Да… Правда, я не ожидал, что вы спутаете меня с Джорджем Кастером [25] .
— Кто есть Кастер?
— Парень, который не считал убитых индейцев.
Тяжелый пистолет был известен неточностью стрельбы. И, поскольку обойма вмещала только семь патронов, годился лишь для самого скоротечного боя. Главным же достоинством «кольта» было то, что его громадная пуля могла остановить, пожалуй, даже слона. Если стрелок сумеет попасть в него. Уже много лет это оружие привлекало скорее коллекционеров, а не людей, которым нужно было полагаться на оружие, чтобы сохранить жизнь.
Лэнг оттянул затвор и посмотрел в ствол. По крайней мере, нарезки были четкие, нестертые. Пушка вполне могла остаться с 1944 года, когда в Рим вошли американские войска. Джи-ай [26] тогда охотно расплачивались подобными вещами за спиртное или секс — две вещи, которые больше всего привлекают солдат на войне.
— И «чистый» со всех сторон, — сообщил Виктор.
— А мне все равно, пусть он будет зарегистрирован хоть на папу римского, — ответил Лэнг, отлично понимавший, что старик расхваливает свой товар, чтобы повысить цену. — Сколько?
— Всего две тысячи евро.
Лэнг пожал плечами и вернул пистолет Виктору:
— Нет, слишком дорого.
К счастью, старый мошенник не мог знать, насколько отчаянно и срочно Лэнгу требуется оружие. На руку Лэнгу должно было сыграть и то, что поставщик Виктора, несомненно, был заинтересован в оплате и не одобрил бы его возврата. И, если «кольт» не будет немедленно продан, Виктору вполне может грозить визит полиции по анонимному звонку с сообщением о том, что старый фотограф балуется безусловно запрещенным для европейцев оружием.
Виктор скрестил руки на груди:
— Лэнг, я ведь из кожи вылезти для вы.
— Ладно, полторы тысячи за все, включая паспорт.
Рейлли был вполне готов заплатить старику две тысячи, которые он просил. Дело было вовсе не в этом. Как и большинство итальянцев, Виктор обожал торговаться. И, если бы Лэнг без торга заплатил требуемую сумму, он сильно упал бы в глазах старика.
Через пятнадцать минут Рейлли, ощущая под рубашкой, за поясом, металлическую тяжесть пистолета, покинул квартиру фотографа. Перед этим Виктор сфотографировал его для паспорта, который никак не мог сделать раньше чем через сутки.
Лэнг возвращался в Ватикан самым прямым и коротким путем, на котором предстояло пересечь широкую, с движением в несколько полос, набережную Лунготевере-деи-Тебальди.