Алекс скрестила руки на груди. Надо позвонить брату. Когда он узнает ее голос, он скажет: «А, это ты? Ну что тебе еще?» — он уже заранее будет зол на нее, с первой секунды, — что ж, тем хуже. Она сняла трубку, прочитала инструкцию, как позвонить из гостиницы на мобильный телефон — для этого нужно вначале нажать на ноль.
Место встречи она выбрала заранее, недалеко от промзоны, и записала адрес на клочке бумаги. Поискала этот клочок, нашла и набрала номер. Наткнулась на автоответчик. Странно, брат никогда не отключал мобильный, даже ночью, он всегда говорил, что работа — это святое. Может, он сейчас в каком-нибудь подземном туннеле или просто оставил телефон в прихожей, вернувшись домой?.. В сущности, это не важно, она надиктовала сообщение: «Это Алекс. Мне нужно с тобой встретиться. Срочно. Бульвар Жувенель в Олне, 137, в 23.30. Дождись меня, если я запоздаю».
Она уже собиралась повесить трубку, но передумала и добавила: «Только не заставляй меня ждать».
Сейчас она была полностью поглощена атмосферой гостиничного номера. Вытянувшись на кровати, она долгое время рассеянно размышляла без всякой связи с происходящим, мысли медленно текли сами по себе, она слышала телевизор из соседнего номера, люди даже не понимают, как громко они включают телевизор, как они докучают другим. Она заставила бы его замолчать, если бы захотела. Вышла бы из своего номера, постучала в соседний, постоялец открыл бы ей, он выглядел бы слегка удивленным, обычный человек из тех, которых она убила уже — скольких — пятерых? шестерых? больше? — она бы мило улыбнулась, как она умела это делать, и сказала: я ваша соседка, а потом слегка кивнула бы головой, я совсем одна, я могу войти? Человек, растерянный, посторонился бы, пропуская ее, а она тут же спросила бы: хотите увидеть меня голой? — примерно тем же тоном, каким спрашивают: а не хотели бы вы задернуть шторы? Челюсть соседа отвисла бы, разумеется, у него уже небольшое брюшко, после тридцати у них у всех одно и то же, у всех, кого она убила, даже у Паскаля Трарье, из-за пристрастия к пиву, интересно, какой дьявол сейчас его терзает в своей безграничной жестокости. Она бы распахнула полы халата и спросила: как вы меня находите? Было бы просто чудесно суметь сделать это, хотя бы только раз, всего один раз. Распахнуть пеньюар и спросить: как вы меня находите? — будучи уверенной в ответе — в том, что он тут же распахнет объятия, а она укроется в них. На самом деле, конечно, она бы сказала: не могли бы вы для начала приглушить телевизор? Человек, бормоча извинения, устремился бы в номер, он бы неловко суетился, ища пульт и нужную клавишу на нем, слегка возбужденный этим неожиданным приятным визитом. Он стоял бы спиной к ней, слегка согнувшись, ей оставалось бы только схватить настольную лампу и нанести ему удар под правое ухо, всего делов, он бы сразу вырубился, это проще простого, она знала, куда бить, чтобы оглушить на несколько минут и выиграть время для дальнейших действий: связать его обрывками простыни и залить кислоту в глотку, пара пустяков, — но телевизор за стеной молчал, сосед его выключил, теперь наконец-то можно провести спокойный вечер.
Вот такой сон наяву смотрела Алекс, вытянувшись на кровати и закинув руки за голову. Она почти забылась. Одно за другим к ней приходили воспоминания. По правде говоря, они не вызывали сожалений. Все эти смерти — они были ей необходимы, она в них нуждалась. Нуждалась в том, чтобы заставлять этих людей страдать, а потом убивать их. Да, она и правда об этом не жалела. Их могло бы оказаться больше, гораздо больше. Так было предначертано.
Теперь можно позволить себе немного спиртного. Сначала она хотела налить виски в пластиковый стаканчик для зубной щетки, стоявший в ванной, но потом передумала и отпила прямо из горла. Пожалела, что не купила сигарет. Праздник все-таки. Она не курила уже больше пятнадцати лет. Она не знала, почему ей сейчас этого захотелось, — в сущности, ей никогда это не нравилось. Она просто хотела быть как все, у нее была та же мечта, что и у всех девчонок, — быть такой, как все сверстницы. Виски для нее оказалось крепковато, понадобилось совсем немного, чтобы опьянеть. Она стала напевать отрывочные мотивчики из песен, слов которых не знала, потом принялась перебирать свои вещи, каждую аккуратно складывая и затем убирая в новую дорожную сумку. Она любила, когда все вещи в порядке, в любой из квартир, в которых она жила, всегда была безупречная чистота. В ванной она разложила на расшатанной пластиковой этажерке кремового цвета со следами погашенных окурков туалетные принадлежности, зубную пасту, щетку. Затем достала из косметички пластмассовую трубочку с «пилюлями счастья». Под крышкой застрял волос, она открутила крышку, осторожно сняла волос, высоко подняла руку и отпустила его, он упал, как опавший осенний лист, это ее настолько восхитило, что она вырвала у себя целую прядь волос и они посыпались на пол, медленно, как дождь, как снег, прямо как в детстве, когда она гостила у подруги и они бегали по лужайке вокруг поливальной установки… Она поняла, что уже пьяна, — все то время, пока она занималась укладкой вещей, она то и дело прикладывалась к бутылке «Боумора». Такими темпами она, пожалуй, скоро все допьет.
Теперь все разложено по местам. Алекс слегка пошатывалась. Она уже очень давно ничего не ела, и слишком большая доза алкоголя буквально валила ее с ног. Только не думать. Эта мысль вызвала у нее смех — нервный, напряженный, беспокойный — она всегда была такой, беспокойство — ее вторая натура, так же как и жестокость. В детстве она ни за что бы не поверила, что способна на такую жестокость, — она вскользь подумала об этом, убирая свою роскошную дорожную сумку во встроенный шкаф. Она была милейшим ребенком, все окружающие говорили: Алекс такая милая, такая замечательная. Надо сказать, в детстве она не отличалась красотой, поэтому ее охотно хвалили за характер, чтобы хоть за что-то похвалить.
Так прошел вечер. Несколько часов.
Алекс все пила, пила — и плакала. Она даже не знала, что у нее еще осталось столько слез.
Потому что настала ночь вселенского одиночества.
Раздался звук, похожий на пистолетный выстрел, — доска сломалась, как только он поставил ногу на ступеньку. Камиль оступился и едва не упал, но все же сумел устоять. Правая нога застряла в щели. Боль была довольно ощутимой. С трудом освободив ногу, он присел на ступеньки. И вдруг, именно в этот момент, сидя спиной к мастерской, лицом к своей машине с горящими фарами, он почувствовал, что помощь приходит. Он уже не был собой нынешним, его нашли заблудившимся в лесу неподалеку, и он сидел, как сегодня, на ступеньках… или нет, стоял возле перил…
Камиль поднялся и осторожно прошелся по веранде. Доски ужасно скрипели, в свою очередь грозя провалиться. Ему так и не удалось точно вспомнить место, где он тогда стоял.
Зачем он пытается это вспомнить? Чтобы выиграть время.
Наконец он повернулся к двери. Ее кое-как заколотили, но это не помешало вторжению: стекла в двух окнах были выбиты. Камиль перелез через подоконник и спрыгнул с той стороны. Терракотовые плитки на полу тоже расшатались. Он немного подождал, чтобы глаза привыкли к темноте.