Мы на цыпочках вышли из детской, осторожно закрыв за собой дверь. Моя блуза и руки все еще пахли детским шампунем.
— Хочешь чего-нибудь съесть или выпить? — спросила я. — Хозяева, конечно же, не будут возражать.
— Нет, спасибо, я ничего не хочу, — сказал Абраим как-то не совсем уверенно. — Может быть, мне все-таки лучше подождать в машине?
Закатив от досады глаза, я ответила:
— Не говори глупости. Пойдем в гостиную и проверим, как у них работает стереосистема.
Я повела его в комнату, которая была моей самой любимой в этом доме. Там стояли два кожаных дивана и два одинаковых кресла, обтянутые ярко-желтой, как солнечный свет, кожей. Пол из светлого бука почти весь был покрыт разноцветным ковром модного дизайна. Все светильники и столы были изящными, металлическими, выдержанными в одном стиле. Две огромные колонки стояли по обе стороны от камина, а остальные части стереосистемы были вмонтированы в потолок по всему периметру. Несмотря на то что дом был одноэтажным, эта комната имела сводчатый потолок и огромное, от пола до потолка, окно, из которого открывался великолепный вид на горы.
Это окно создавало прекрасный фон для громадной, высотой в три с половиной метра, новогодней елки, которую Харрисы поставили после Дня благодарения. Это было не искусственное, а живое дерево. Его украшали белые и золотистые шары, ангелочки, звезды и электрические гирлянды.
Я включила гирлянды, чтобы показать Абраиму елку во всей красе. Запах хвои, наполнявший комнату, казался мне очень знакомым, приятным и успокаивающим.
Абраим окинул взглядом елку, начиная от перевязанных красными ленточками пакетов, лежавших под деревом, и до хрустальной звезды, украшавшей макушку, которая почти касалась балок, поддерживающих потолок.
— Фантастика! — произнес он. — Рядом с этой елкой наше приземистое деревце высотой примерно метр восемьдесят выглядело бы совершенно убогим.
— У вас есть елка?
— Да, этот обычай существует не только в странах Запада, но и на Востоке. И мне очень нравится, что под елкой всегда можно найти подарки.
Мерцающие огоньки начали гаснуть, и я, нырнув под елку, подергала электропровод. Гирлянды снова загорелись, а на пол посыпались сухие иголки.
— Наверное, где-то отходит контакт, — объяснила я.
Абраим вытащил пару иголок из моих волос.
— Я думаю, что елки срезают еще на Хеллоуин. Увидев нашу чахлую елочку, я уже готов был произнести фразу, которую говорят врачи, — «Скончался по пути в больницу». Однако нам удалось оживить ее. Мы развели в воде сахар и поставили в эту воду деревце.
— И после этого ты решил стать врачом и лечить деревья? — пошутила я и взяла пульт управления стереосистемой. — Какую музыку ты любишь?
— Я тебе предоставляю право выбора.
— Что ж, тогда выберем что-нибудь не очень громкое, потому что Сэм еще не заснул, — сказала я и выбрала легкий джаз.
— Ты так с ним умело управляешься! — Абраим не скрывал своего восхищения. Он сел в одно из низких кресел и погладил рукой его желтую обивку. — У тебя это получается легко и естественно.
— Это здорово, правда? В смысле, у нас ведь скоро свой младенец появится.
От удивления его глаза буквально вылезли из орбит.
— У нас? — испуганно взвизгнул он, и его лицо вмиг стало, как свекла.
Я прыснула.
— О господи! Не у нас… с тобой. В моей семье. Как это ни странно звучит, но моя мама беременна.
Оправившись от шока, он снова начал дышать.
— Значит, ты скоро станешь сестрой, — сказал он.
— Да. Мама уже довольно немолода для того, чтобы рожать детей, и все будут думать, что это мой ребенок, что я «залетела» и родила. Ну, по крайней мере, те, кто нас не знает.
— Ох, уф-ф… — Он явно хотел что-то сказать, но решил промолчать.
Повисла неловкая пауза. Мы оба пытались сообразить, что делать дальше. Я собиралась рассказать ему то, что, по моему мнению, он должен был знать. Однако я не могла говорить, глядя ему в лицо. Я легла на диван и, положив голову на подлокотник, принялась разглядывать узоры на деревянных панелях красного дерева, которыми был обшит потолок.
Мой голос едва заметно дрожал, когда я заговорила:
— Понимаешь, в моей жизни был такой странный период, о котором я совершенно ничего не помню. Я должна все тебе объяснить.
Я почувствовала, как его теплая ладонь легла на мое плечо.
— Ты потерялась, — сказал он. — Я знаю об этом. Твои родители продолжали жить в нашем городе. Я уже говорил тебе, что прочитал все статьи в старых газетах и все, что сообщалось о тебе на YouTube.
Да, правильно.
— Когда я вернулась, выяснилось, что я ничего не помню. То есть вообще ничего.
— Это очень… неприятно, — предположил он.
— Ужасно неприятно. Однако сейчас я уже кое-что вспомнила, — сказала я, продолжая внимательно разглядывать высокий потолок. — На самом деле меня похитили, — призналась я и, подняв руки, показала шрамы на запястьях. — И меня, похоже, держали в плену. По крайней мере, какое-то время.
— Стокгольмский синдром? — спросил он.
— Что это такое?
— Это когда пленник со временем начинает думать так же, как и его тюремщик, и не пытается освободиться.
Я покрутила серебряное обручальное кольцо, которое было на моем пальце. Мне почему-то по-прежнему хотелось видеть его на своей руке. Может быть, Абраим прав и это какой-то синдром.
— Прочитай, что там написано, — сказала я. — Это страшно.
Абраим молчал.
Черт. Я не права! Зачем я вывалила на него одним махом столько странной, не поддающейся пониманию обычного человека, информации? Да, Абраим, похоже, не скоро заговорит.
Впрочем, мне и самой было над чем поразмыслить. Я ждала, что он сейчас встанет и уйдет и никогда больше не захочет со мной разговаривать.
Однако этого не произошло. Он подошел ко мне и, наклонившись, поцеловал меня, лежащую лицом вверх. Его глаза стали влажными.
— Ты в порядке? — прошептал он.
— Кажется. Да, в порядке, — сказала я. Мои глаза тоже наполнились слезами. Его нежность тронула меня до глубины души.
Став на колени перед диваном, он погладил меня по щеке.
— Как тебе удалось пережить все это и не сойти с ума? Как ты смогла выстоять и не покончить с собой? Должно быть, ты обладаешь огромной, невероятной волей к жизни.
Я задумалась, поджав губы. Хватит ли у меня смелости рассказать ему все прямо сейчас?
Пока я подыскивала нужные слова, зазвучала новая мелодия. Она была такой волнующей, нежной и страстной, что я забыла обо всем на свете. Я пришла в себя, только когда почувствовала, что Абраим обнял меня. Крепко прижав меня к себе, он произнес хриплым голосом: