Указав на густые заросли сосен, он сказал:
— Теперь ты понимаешь, почему мы не могли найти хижину. Посмотри, какая здесь сухая земля. На ней практически не остается следов.
Повернувшись, я посмотрела на дорогу за машиной и поняла, что он имел в виду.
— Именно здесь каждый вечер Сэмюэльсон оставлял свою машину. Мы нашли ее.
— Почему я никогда не слышала шума мотора? — удивилась я. — Наверное, хижина находится далеко от этого места.
— Нет, не далеко, — ответил Броуган. — Просто лес очень густой, он поглощает все звуки. К тому же в его машине электрический двигатель, а он работает очень тихо. В том, как он появлялся и исчезал, наверное, было что-то магическое.
— Да. Только магия была черной, — сказала я.
Мы пошли прямо в чащу леса, но вскоре я увидела тропинку, которую, очевидно, протоптали полицейские, проводившие расследование. А может, это сделал тот мужчина. Я никогда не видела ни эту тропинку, ни место «парковки». Девочка-скаут вышла к шоссе другим путем. Я помню, что очень долго, много часов подряд, шла по лесу, прежде чем увидела шоссе. После этого я прошла много километров по извилистой асфальтированной дороге. Проезжавшие мимо люди как-то странно смотрели на меня, и никто не остановился. Палящее солнце и сильный, пронизывающий ветер были моими главными врагами. Это было грандиозное путешествие. Прямо одиссея какая-то.
Наконец за деревьями показалась хижина. Благодаря воспоминаниям, которые вернула мне Девочка-скаут, я узнала водяной насос, качавший воду из подземного источника. Вода была холодной, необычайно прозрачной и очень вкусной. Я вдруг поняла, что соскучилась по ней.
— Где находится могила? — спросила я.
Броуган указал куда-то вдаль, и я заметила между деревьями голубой брезент.
— Тебе, такой худенькой и маленькой девочке, пришлось самой так далеко тащить тело, — сказал он серьезно и немного печально. — Я так виноват перед тобой!
Я промолчала. Что он здесь ищет? Прощение? Я должна простить его?
Пока мы шли к хижине, я пыталась понять, что чувствую. Оказалось, что не страх и не радость, а лишь тупое безразличие. Впрочем, так было всегда.
Я вдруг осознала, что Броуган остановился, и повернулась к нему. Уперев руки в бока, он смотрел куда-то поверх деревьев.
— У меня есть дочь, — сказал он. — Вернее, две дочери. Старшей сейчас столько же лет, сколько было тебе, когда Сэмюэльсон утащил тебя.
У него дрожал голос, и я с ужасом увидела, что его глаза стали влажными от слез.
— Энджи, мы еще кое-то узнали, когда собирали информацию об этом типе. Я хотел сначала рассказать об этом тебе, а потом уже твоим родителям. Я просто не знаю, с чего начать.
— Может быть, с самого начала?
— Наверное, — сказал он и вытер глаза. — Давай войдем внутрь.
Полосатая лента, которой обычно огораживают места совершения преступлений, была натянута между деревьями вокруг хижины. Дверь была заперта на висячий замок. Броуган вытащил из кармана ключ и, отомкнув замок, повесил его на крючок.
«Все так, как запомнила Девочка-скаут, разве что слой пыли, покрывающий все предметы, стал толще», — с беспокойством подумала я. И тут же одернула себя. Я больше здесь не хозяйка. Железная печка, маленький кухонный столик, старый облупившийся ночной горшок, стоящий в углу, кладовая, поленница. «Стоп!» — сказала я себе. Я с ужасом посмотрела на дверь спальни: интересно, это мой собственный страх или я унаследовала его от Девочки-скаута? «Я смогу справиться с этим, — напомнила я себе. — Я смогла выжить».
Переступив порог, который еще никогда не переступала, я вошла в комнату. Она оказалась вполне обычной. Выцветшее одеяло, смятые простыни. Книги на полке, которая была прибита к стене гвоздями. На другой полке масляные лампы.
Почувствовав, что Броуган смотрит на меня, я повернулась.
— Что такое?
Он глубоко вздохнул:
— Я не знаю, как сказать тебе об этом, девочка. Примерно восемь месяцев назад Сэмюэльсон сдал младенца в один из приютов нашего округа.
Я почувствовала, что кровь внезапно прилила к голове, и прижала ладони к вискам.
Броуган по-своему истолковал этот жест. Погладив меня по спине, он сказал:
— Узнав возраст ребенка и выяснив, когда именно он сдал малыша в приют, мы предположили, что… с большой долей вероятности… вполне возможно…
— Что это мой ребенок, — закончила я за него и зажмурилась, надеясь, что это поможет унять боль. Но я ошиблась.
Броуган по-отечески обнял меня за плечи.
— Я не поверил своим глазам, когда увидел, что, заполняя официальные бумаги в приюте, он указал свое настоящее имя, — сказал он.
— Наверное, поэтому Харрисы и назвали мальчика Сэмом.
От изумления у Броугана едва глаза не выскочили из орбит.
— Так ты знаешь, то есть знала об этом?
Я пожала плечами:
— Просто кое-что вспомнила, сопоставила кое-какие факты. Вы еще не говорили об этом Харрисам?
— Нет, не говорил. Конечно, чтобы ты получила права на ребенка, нам придется все им рассказать, но сначала ты должна будешь пройти тест на материнство и выполнить кое-какие формальные процедуры.
— Не говорите им ничего, — сказала я.
— Не говорить?
— Нет, не делайте этого. И моим родителям тоже ничего не говорите. Вообще никому об этом не нужно рассказывать.
— Энджи…
— Прошу вас, только не сейчас. Я еще не решила, как мне поступить. Я не знаю, как будет лучше для Сэма. И для меня. И для моих родителей. Одно только я знаю точно — как будет лучше для Харрисов.
— Да, все это слишком сложно, — сказал Броуган, пристально глядя на меня.
Он молчал, ожидая моего ответа, и я сказала:
— Харрисы — замечательные родители. Они обожают Сэмми. Малыш их тоже очень любит. Я не хочу омрачать их счастье, не хочу, чтобы они узнали, как этот ребенок появился на свет. Вы представляете… Конечно же, представляете, как это может отразиться на мальчике.
Броуган вздохнул. Он провел рукой по волосам, потом почесал бровь.
— Да, к несчастью, я все это прекрасно представляю. Энджи, ты уверена в том, что даже твоим родителям не стоит ничего рассказывать? Они могли бы помочь тебе принять правильное решение.
— Они до сих пор не оправились от горя, до сих пор переживают утрату своей маленькой девочки. Я не могу взвалить на их плечи еще и этот груз. Мне кажется, что папа просто сойдет с ума. Он и так с трудом держится.
— Сколько времени тебе нужно? Понимаешь, чем дольше ребенок будет оставаться у приемных родителей, тем труднее потом будет…
— Я знаю. Видите ли, мне кажется, что я уже знаю ответ. Мне просто нужно убедить в этом… себя саму.