— И болтливая сорока на ветке, — закончил Элвуд.
— Плюс у одной из жертв здесь до сих пор живет подруга, — добавила Мосс.
— И когда ее нашли тогда поджаренной, мы допросили всех, кто здесь жил, проверили всю их подноготную, алиби, знакомых и все, что еще можно проверить, — произнес Ковач. — Помню, что тело тогда нашли в пятницу. А прожила она здесь где-то около полугода. Я тогда приехал в воскресенье, чтобы проверить, может, думаю, еще что выяснится. И что же? Эрскины на выходные укатили из города, поэтому поговорить мне с ними никак нельзя. А в понедельник утром, ровно в восемь, Тони звонит моему начальнику, чтобы тот мне как следует всыпал, потому что я, видите ли, ей так и не позвонил.
— И теперь нас ждет старая песня, только в исполнении новой капеллы шлюх, — простонал Типпен. — Можно подумать, нам больше нечем заняться. Одной писанины по горло!
— Именно поэтому тебе платят гроши и смотрят как на последнее дерьмо, — пошутил Ковач.
— Только давай не будем переходить на личности.
— Уговорил. Никто не желает прокатиться до Лейк-стрит? — спросил Ковач. — Вдруг найдется кто-нибудь, кто видел, как в воскресенье Ди Марко садилась в машину? Если кто нароет номер тачки, честное слово, расцелую в губы.
— Тоже мне, нашел чем соблазнить, — буркнул Адлер.
— Пусть съездит Типпен, — предложила Лиска. — Глядишь, подцепит себе подружку.
— Нет, лучше нашего Очаровашку, — возразил тот. — Шлюхи сами ему заплатят.
— Тогда вы оба, — подвел итог Ковач, указывая на Типпена и Юрека. — Вы просто идеальная парочка.
— Это точно, — съязвила Лиска. — Красавчик и Мальчик-с-пальчик.
Типпен плотно обмотал шарф вокруг шеи.
— Смотри, ты у меня договоришься, Лиска.
— Мне достаточно держаться от тебя на расстоянии трех дюймов.
— Эй, хватит! Быстрее за дело! — приказал Ковач. — Нечего терять время, потому что пахнет жареным. Нет, я это серьезно. Нужно поймать этого гада, прежде чем он устроит очередное барбекю.
— Знатный котяра, — произнес Джон, глядя на Тора. Тот в свою очередь внимательно смотрел на него с тумбочки в прихожей. — Но, по-моему, мы с ним найдем общий язык.
Кот весил около двадцати фунтов. На ушах пышные кисточки. Усы — длиной как минимум с фут. Кот втянул голову в пышный воротник и негромко произнес что-то вроде «хм-м…». Затем поднес к уху заднюю лапу, как будто решил заняться йогой, и начал вылизывать у себя под хвостом.
Куинн сделал обиженное лицо.
— Этим он хочет сказать, что думает обо мне?
— Не принимай на свой счет, — проговорила Кейт. — Он просто считает ниже своего достоинства принимать в расчет чувства каких-то там двуногих.
Она повесила пальто на плечики в стенной шкаф и потянулась за второй вешалкой, но затем остановилась.
— Спасибо, что помог мне сегодня, — сказала она, закрывая дверцу шкафа и прислоняясь к ней спиной. — Наверное, я была не слишком любезна, тем более что это не входило в мои обязанности.
— Как и в мои.
— Верно. Но я должна была хотя бы что-то сделать. Ты ведь сам знаешь, не в моих привычках сидеть и ждать у моря погоды в надежде, что все прояснится само собой. Да и ты сам… Ты вовсе не обязан был ехать вместе с Ковачем в «Феникс».
— Потому что случай такой?
— Нет, это из-за Питера Бондюрана, — Кейт погладила кота. Тот возмущенно посмотрел на нее, соскочил с тумбочки и, подметая длинной шерстью пол, гордо удалился прочь.
— Деньги меняют любые правила, — сказала Кейт. — В городе не найдется ни одного политика, который бы не прогнулся, чтобы лизнуть Бондюрану задницу, а потом сказать, что та благоухает, как майская роза. Будь все иначе, разве сидел бы его адвокат рядом с окружным прокурором, разве мэр плясала бы под его дудку, разве он водил бы дружбу с директором ФБР? Я почему-то уверена, что у родителей Лайлы Уайт этот номер не прошел бы. Секретарша Брюстера их бы даже на порог не пустила, даже если бы они вдруг решили попытать счастья.
— Ты сейчас рассуждаешь прямо как Тони Эрскин: мол, никакой справедливости в этом мире.
— Мы оба знаем, что это прекрасный идеал, но он, увы, не выдерживает проверку жизнью. В мире, где все продается и покупается, справедливость — это товар, который тоже можно купить за деньги. Равно как и несправедливость… И все-таки я не могу осуждать Бондюрана. Какой родитель отказался бы отдать лучшее, что у него есть, лишь бы только вернуть своего ребенка? — добавила Кейт с серьезным лицом. — Да я бы заключила сделку с самим дьяволом, лишь бы Эмили осталась жива. В некотором роде даже пыталась, — призналась она с печальной улыбкой. — Увы, дьявол не стал меня слушать. С тех пор моя вера в зло пошатнулась.
Боль до сих пор не притупилась. Боже, как же Джону хотелось обнять ее, взять на себя часть забот и мучений, как в старые добрые времена!
— Деньги Бондюрана не уберегли его дочь от смерти, — возразил он. — Если, конечно, тело принадлежит Джиллиан. А он в этом убежден.
— А откуда эта убежденность? И зачем она ему? — задалась вопросом Кейт. В свое время она упорно отказывалась поверить, что ее дочери больше нет в живых. Даже когда медсестра пригласила ее зайти в комнату, взглянуть на бездыханное крошечное тельце, подержать в своей руке холодную детскую ручонку, убедиться, что пульс отсутствует, она пыталась убедить себя, что это не так.
— Какой, однако, он странный, — добавила она. — Я никак не ожидала увидеть его на собрании. До этого он старался привлекать к себе как можно меньше внимания.
Эти слова вывели Куинна из задумчивости.
— Ты видела на собрании Бондюрана? Ты уверена?
— По крайней мере, мне так показалось, — ответила Кейт. — Когда я выходила из зала. И подумала, как странно, что он сидел отдельно… Но, судя по всему, он просто не хотел светиться на публике. Оделся попроще: в парике, мятой шляпе, чтобы его никто не узнал, а когда все закончилось, выскользнул из зала вместе с толпой.
Куинн нахмурился.
— Что-то я его никак не пойму. Скользкий тип. С одной стороны — сам же выписал меня сюда, с другой — упорно не желает отвечать на вопросы. Одно не вяжется с другим. Черт, как же я его проглядел тогда в зале!
— Просто ты не ожидал его там увидеть, — рассудила Кейт. — Потому что высматривал убийцу.
«Но и его я тоже не заметил?» — подумал Куинн и помассировал живот. Боль, острая, обжигающая боль вновь напомнила о себе с удвоенной силой. Что же еще он упустил? Какой-то едва заметный знак: легкий прищур глаз, намек на улыбку… Но если бы даже и заметил, лежала бы сейчас Эйнджи Ди Марко в своей постели в «Фениксе»? Если рассуждать логически, то — нет. Но чтобы поймать такого преступника, как этот, требовалось нечто большее, чем логика. Требовался инстинкт, нюх, у него же было такое чувство, будто все эти дни он на ощупь блуждал в потемках.