Ночью все четверо не спали, только делали вид, что мирно посапывают. Так, чтобы никто не видел, под шинелями и одеялами они переоделись в форму охранников. Кроме того, у каждого под матрасами лежали поварские белые халаты, которые Шпильковский вытребовал у коменданта, чтобы на кухне лучше было следить за чистотой. Их еще вечером Капитонов принес из тайника.
За стенами барака раздавались далекие голоса.
– Пора, – наконец скомандовал Бронислав.
Первым ушел Капитонов. Он тихо направился в уборную. Через три минуты за ним последовал Шпильковский. Затем, крадучись, пошел в курилку Бронислав.
* * *
В замке поднимали тосты за главнокомандующего Густава Маннергейма, за свободу Финляндии, за мир, за девушек, которые пришли к солдатам в гости в своих самых нарядных платьях. Самогонка, мягкая, пахнущая хлебом, лилась рекой в фарфоровые кружки. Закусывали традиционными шведскими блюдами – сельдью в разных соусах, на гарнир был жареный картофель. Еще на столах были зажаренные на вертеле молочные поросята. Кроме того, всех ждал десерт, испеченный Солвейг торт, – она считалась лучшей на острове по выпечке. Солвейг, голубоглазая пышногрудая красавица с русой косой толщиной в кулак, специально для юбиляра приготовила французский шоколадный торт. Честно говоря, всем пришедшим на праздник девушкам-островитянкам было под тридцать и больше, но, разрумянившиеся, смешливые, они были полны задора и для солдат были очень даже привлекательными. Все на острове говорили, что Йоханнес неровно дышит к Солвейг. А он для нее казался пожилым – ведь почти на двадцать лет старше. Однако на острове было не так много свободных мужчин. Только прибывшие охранники резко увеличили количество мужского населения острова. Старый бобыль Йоханнес, со средних размеров государственным жалованьем, считался хорошей партией, поэтому все вокруг намекали Солвейг, мол, приглядись лучше, бравый и коренастый, с шикарной рыжей бородой, он еще хоть куда.
В общем, торт она приготовила с душой. И песни пела от всей души и сердца. А голос, надо сказать, у Солвейг был очень даже милый. Она знала множество шведских и финских песен. В камине пылал огонь, а девушки пели о древних викингах. Пели и охранники, словно скандинавские скальды, они выводили ритмичные баллады о героях былых времен.
Когда Олаф поставил первую пластинку, несколько моложавых солдат вскочили, чтобы пригласить Солвейг. Но юбиляр громко крякнул, кашлянул в кулак, встал, поправил усы и бороду, сам ступил ей навстречу.
Девушка, а вернее, молодая женщина, зарумянилась… Пары закружились в вальсе.
Вместе с последним аккордом за стенами каминного зала раздался резкий хлопок. Несколько солдат подбежали к узким окнам-бойницам. Под вышкой взметнулось пламя, вышка накренилась и упала на галереи замка – как раз там, где были камеры тюрьмы. Вышка разнесла крышу и, объятая пламенем, развалилась на части. С башни застрочил пулемет.
– Тревога! – крикнул Йоханнес, убрав руки с оголенных плеч Солвейг. – Простите, пожалуйста, – сказал он ей, – служба.
Он первый побежал к дубовой двери, доставая из кобуры револьвер. Солдаты-охранники, расхватав ружья, поставленные у стенки, бросились вслед за ним.
Бронислав встал, бесшумно пошел к курилке, но вдруг остановился, развернулся и направился к «буржуйке».
Пудовкин сидел на табуретке, задумчиво глядя на огонь, танцующий в чреве печки.
– Пантелей! – тихо позвал Бронислав.
Красный капитан достал из-за пояса штанов заточку.
– Чего? – староста обернулся.
– Не хотел тебя, суку, вот так, как кабана, закалывать. Посмотри мне в глаза.
Пантелей вскочил и отступил на несколько шагов к печке.
– Ты же знаешь, что предателей всегда настигнет кара. Рано или поздно, но настигнет.
– Бронислав… Ты о чем? – Его глаза смотрели только на острие заточки, оранжевое от отблесков пламени.
– Ты сам знаешь, о чем я.
Вернидуб сделал выпад, но Пудовкин оказался довольно проворным для своих лет, он сумел увернуться. Чтобы не дать ему увильнуть, Бронислав в прыжке ударил его ногой и попал точно в нижнюю челюсть. Староста упал прямо под «буржуйку». Печка накренилась, пылающий уголь посыпался на него. Вспыхнула одежда. Пудовкин попытался потушить ее, откатился по полу прямо под ноги Брониславу.
И здесь его расширенные глаза увидели, как заточка аккуратно и точно вонзается ему в левую грудь, где бешено бьется его сердце. Он немо закричал, встрепенулся и застыл. Бронислав резко вытащил заточку и пошел к курилке.
– Эй, что там у вас? – Красный капитан узнал голос Тимофея.
– Печка опрокинулась, быстрее… Пожар!
Тимофей и еще несколько военнопленных бросились тушить рассыпавшийся уголь, накрыли пылающие доски шинелями. Барак затянули клубы дыма. Началась суматоха.
– Не паниковать! – кричал Топтыга. – Все в порядке! Не паниковать.
За стеной сильно громыхнуло…
* * *
Бронислав уже был в курилке, он отодвигал доску, около него появился Митроха.
– Убегаешь с горящего корабля, сука?
– Пошел на …!
Краснофлотец сунул кулаком в грудь Митрохе – получилось не сильно, но тот отлетел к уборной. Бронислав вылез через подготовленный лаз за стены барака. Он оглянулся, увидев пролом, который проделала упавшая вышка, набросил на себя белый халат и слился с белым снегом. Бронислав побежал к упавшей вышке.
– Эй, мореман, стой, я с вами! – заорал Митроха.
Он тоже вылез из барака и побежал за Брониславом.
Раздалась короткая пулеметная очередь. Фигура Митрохи, конечно же, была хорошо заметна на фоне белого снега, поэтому попасть в нее для часового не составило большого труда. Митроха встрепенулся, вскинул руки и зарылся в сугроб.
Бронислав на секунду обернулся, прошептал: «Дурак», – и побежал дальше.
Возле пролома он увидел, как через торчащую из снега колючую проволоку перелезает Шпильковский. Военфельдшер зацепился штаниной – темные брюки вылезли из-под халата. И чернели на общем фоне.
Краем глаза Бронислав увидел, что к месту падения вышки бежит сам Йоханнес и охранники.
– Сте-эээ! – крикнул рыжебородый и вскинул револьвер.
Бронислав, чисто машинально, метнул в него заточку. Острый прут вонзился прямо в кадык Йоханнесу. Смертельно раненный, он рухнул под ноги бежавших за ним солдат. Те споткнулись о него, попадали…
Только это и дало шанс Шпильковскому уйти. На проволоке остался клочок от его штанины.
В сторону копошившихся охранников пополз луч прожектора. Другой прожектор пытался нащупать беглецов за упавшей вышкой.
«Бляха, Данила, ты где?» – подумал Бронислав, залег в снег и замер.