– Пневмония, – услышал Альберт Валерьянович.
Это слово звучало по-фински, но, конечно же, Шпильковский его понял. Он лишь обернулся.
Валттери, изможденный, уставший, с красными от недосыпания глазами, медленно произнес на своем языке:
– Вы говорите по-фински?
Альберт Валерьянович вспомнил, что ему говорил в подлодке Бронислав, что его принимают за Михаила Ванинова, служителя маяка, бывшего кондуктора Императорского флота, и покачал головой. Но чтобы опередить дальнейшие расспросы, он сказал по-латински:
– Эго сум медикус… немного… чуть-чуть… ммм, как это… эксигуо… – Шпильковский знал, что при подготовке унтер-офицеров и младшего командного состава Императорского флота им читали лекции по военной медподготовке.
– Медикус? – повторил Валттери.
– Эксигуо. Мало.
– Латина интелегес?
– Да, понимаю… Эксигуо, – снова сказал Альберт Валерьянович. – Еще в царской школе учил.
На самом деле Шпильковский учил латинский язык еще в мединституте, и, нужно сказать, знал его неплохо.
– У него жар, обширное воспаление легких, – прекрасно говорил на древней латыни и финский корабельный доктор. – Здесь он умрет. Артикуло мортис. Нам надо на землю. Ты можешь идти?
– Буду идти, – твердо сказал Шпильковский.
– И будем его тащить. Там есть земля, – показал на северо-запад Валттери. – Архипелаг.
– Аландский, – уточнил Альберт Валерьянович.
– Да, – подтвердил финн.
«Заколдованные острова, – подумал Шпильковский, – чем дальше от них, тем сильнее они заставляют к ним возвращаться».
Два военврача, один русский, второй финский, на носилках подняли Бронислава. Сделали с помощью кортика Валттери из леера плота упряжь. Нагрузили на носилки рядом с краснофлотцем оставшийся провиант, запряглись и вдвоем потащили их по белой пустыне. За спиной у них оставалось тихое, блестящее на солнце рябью серебряной чешуи Балтийское море.
* * *
Они шли медленно – оба были слабыми, поэтому выработали оптимальный для себя темп. Если один выдыхался, сразу же останавливались. Иногда они падали прямо на снег, отдыхали. Благо погода была хоть и морозная, но почти безветренная.
Когда солнце достигло самой высокой точки в небе – в это время года на Балтике она была невысока, – военврачи сделали привал.
Подкрепились сухим пайком, запили из фляги водой.
– Вам надо больше жидкости, – сказал Валттери, – поэтому вам двойная порция.
– Благодарю…
– А вот этой жидкости я вам не предлагаю, – произнес финский корабельный доктор. – Вам после сотрясения мозга не полагается.
«У меня было комотио церебри? – задумался Шпильковский. – И, может быть, даже ушиб мозга. После такого удара».
Валттери достал из аптечки круглое зеркальце.
– Вот. Посмотрите.
Шпильковский глянул и не узнал себя.
Его лицо заросло темно-серой щетиной, за которой проступала вся в бордово-бурых разводах и глубоких морщинах кожа. Он выглядел лет на пятнадцать старше своего возраста.
– Да… Хорошо, что живой хоть остался, – сказал он сам себе под нос по-русски.
– Куод? Что вы говорите? – не понял Валттери.
– Вивере милитаре эст.
– Да, жить значит бороться, – повторил финн, – правы древние.
Он достал ампулу с раствором.
– У него пневмококковая пневмония. Если ты, конечно, понимаешь.
Шпильковский сделал вид, что почти не понимает, что это.
– Стрептококкус – нормальные представители микрофлоры верхних дыхательных путей у человека, – объяснял Валттери, а в это время из бумажного пакетика он достал стерильную иглу, приставил к шприцу, отломал носик ампулы, набрал лекарство, выпустил тонкую струйку из иглы. – Проще говоря, его собственные бактерии восстали. Организм ослаб, вот они и набрали силу. Теперь надо их количество уменьшить. Ну-ка, покажи мне его мягкие ткани.
Шпильковский оголил плечо Бронислава, а сам аккуратно, чтобы попутчик не заметил, покосился на надпись на ампуле.
Там было написано «Albucidum».
– Это новейшее лекарство, – финский корабельный доктор все же заметил заинтересованный взгляд Альберта Валерьяновича, истолковав, что старый человек не очень доверяет новомодным лекарственным средствам. – Его изобрели во французском институте Пастера. Группа сульфаниламидов. Великолепно убивает бактерии.
– А, в институте Пастера, – уважительно протянул Шпильковский, делая вид, что что-то он об этом учреждении слышал.
– У него стадия сливной пневмонии. Как бы это вам объяснить. То есть мелкие очаги воспаления сливаются в более крупные. Надеюсь, наше лекарство этому будет препятствовать. Но ему нужно тепло, покой и витамины. Особенно витамин «С». Слышали о таком?
Шпильковский, конечно же, был в курсе, что еще в тысяча девятьсот тридцать втором году этим витамином начали лечить цингу.
– Нет, – соврал он, – не приходилось.
– Это такие вещества, что поддерживают жизнь в организме.
Валттери прочитал русскому военфельдшеру целую лекцию о витаминах.
– Знаете, самое страшное оскорбление для британского моряка – это назвать его «лайми», или «лимонник». Когда цинга стала бичом моряков во время дальнего плавания, у них кровоточили десны, выпадали зубы, ужасно болели конечности. А вот знаменитый мореплаватель Джеймс Кук из собственного опыта знал, что надо лечить цингу кислой капустой. Кроме того, он приказал варить еловое пиво из побегов с добавлением сахара. Затем в тысяча семьсот сорок седьмом году шотландский врач Джеймс Линдл экспериментально доказал, что цингу можно побороть лимонным соком – он прямо во время путешествия вылечил своих матросов. После этого в британском флоте лимонный сок ввели в обязательный рацион английских моряков. С тех пор все моряки из других стран и начали называть британцев «лимонниками». На кораблях возникали целые «лимонные» бунты, моряки выбрасывали бочки с лимонным соком за борт. Ведь, как известно, для моремана лучше бы это место в трюме занимало виски, – усмехнулся Валттери. – А мы теперь имеем вот такой порошок.
Он достал бутылочку, насыпал себе на ладонь, затем растворил порошок в ложечке с водой и влил жидкость в рот Брониславу.
– Вы себе сделаете то же самое. Это ацидум аскорбиникум.
– Аскорбиновая кислота… Тоже разработка института Пастера? – поинтересовался Альберт Валерьянович.
– Это придумали англичане.
Шпильковский выпил витаминную жидкость, а Валттери спрятал шприц, лекарство в медицинский ящичек, и они вдвоем запряглись в носилки.
Когда солнце уже начало склоняться к закату, финский корабельный доктор увидел темнеющий вдали силуэт.