— Кимбер вырастила Мелли.

— Не хотелось бы прерывать этот замечательно бессмысленный спор, — вмешался Малькольм, — но почему Мелли так кричит?

Братья стали снова всматриваться в даль. Как они и предполагали, Линкольн свалился в озеро. Лодка беспомощно подпрыгивала в волнах. Мелисса, стоя на краю причала, истерически вопила, очевидно, звала на помощь.

— Она думает, что он утонул, — догадался Йен.

— Очень на это надеюсь.

— Это не смешно, Чарлз. Нужно как можно быстрее ее успокоить. Кажется, она не видит, что он вынырнул и пытается забраться в лодку. Оттуда, где она стоит, почти невозможно ничего рассмотреть. Наверное, она разглядела пустую посудину и потеряла голову.

— Мы и добежать до нее не успеем, как он будет в лодке, — заверил Малькольм.

— Все же ей будет легче, если мы будем рядом.

— Говорю же, мы опоздали. Она прыгнула в воду.

— Будь я проклят! — простонал Йен, плюхнувшись на землю. — Мелли его спасает! Она так боится этого озера и все же готова на все ради любви к Линку. Ну как, Чарли? Ты желал доказательств? Чего еще тебе требуется?

Чарлз, не ответив на выпад, тихо охнул:

— Она утонула!

Йен снова вскочил, но, как ни старался, не увидел Мелли.

— Она плывет под водой, — в панике бормотал он, стараясь убедить себя. — Иначе быть не может.

— Говорю же, она камнем ушла под воду, словно кто-то потянул ее за ноги.

Но Йен уже не слышал. Вслед за Малькольмом он летел к причалу. Но ни у кого не осталось ни малейшего шанса вовремя оказаться на месте. Оба были слишком далеко.

Глава 48

Крегора словно вымерла. Ни смеха, ни шутливых перепалок между слугами. Никто не осмеливался говорить в полный голос. Не хотели нарушить скорбную тишину.

Локлан сидел в углу спальни Мелиссы, сжимая руками голову. Щеки его были влажны. Он рыдал, не стесняясь слез. Потому что никогда не чувствовал себя таким бессильным. Он не смог помочь дочери. Не смог помочь жене, которая надрывалась, пытаясь вернуть Мелиссу к жизни. Она стояла на коленях у кровати дочери и говорила, говорила, словно та могла ее слышать. Глаза Мелиссы были открыты, но в них застыла пугающая пустота. Она смотрела в никуда, и это было невыносимо.

Кимберли на несколько минут оставила старания, чтобы поплакать в объятиях мужа. Ее всхлипывания раздирали ему сердце. Выносить это он просто не мог.

— Она не в себе! Глаза открыты, но она ничего не слышит!

— Доктор сказал, что она поправится! Доктор сказал также, что все может быть иначе, но поведал это одному Локлану.

— Во всем виноват страх. Она так старалась убежать от него, что теперь не хочет возвращаться. А тут еще и кошмары! Пропади оно пропадом, это озеро! Нам следовало осушить его!

— Нет, нам следовало снова и снова бросать ее в воду, когда она впервые напугалась, вместо того чтобы потакать ей и этим поддерживать страхи.

Мелиссу спас Линкольн. Он единственный, кто оказался ближе всех, и, нырнув, нашел ее под водой, еще до того как примчались Макферсоны. Он вытащил ее на берег. Девушка казалось мертвой. Она уже не дышала, но потом, когда Линкольн перевернул ее вниз лицом, изо рта хлынула вода. Глаза немедленно открылись, и с той минуты не закрывались. И она так и не пришла в себя, словно до сих пор была без сознания.

Доктор что-то бормотал о потрясении, но поскольку никогда не сталкивался с подобными случаями, то и не знал, как их лечить. Он смог только назвать имена других врачей, больше понимающих в подобных вещах. Но особой надежды не выразил. Только велел держать ее в тепле и ждать. Но есть Мелисса ничего не могла. Если так будет продолжаться и дальше, она попросту тихо угаснет.

Никто не услышал стука в дверь. Линкольну пришлось войти, не дожидаясь позволения. Он застыл на пороге, не зная, стоит ли пытаться привлечь внимание родителей Мелиссы. Выглядел он ужасно. Бледное лицо искажено скорбью, волосы взъерошены. Он слышал, что сказал доктор, и был вне себя от горя. Невозможно поверить, что Мелисса не поправится, что до нее нельзя докричаться. К тому же он не понимал, в чем беда, почему Мелли ушла в себя и почему все так за нее боятся.

Макферсоны, столпившиеся в коридоре, рассказали о ее страхе перед озером, о том, что она никогда не заходила в воду. Озерное чудовище. Детские сказки, много лет терзавшие Мелиссу. Для нее они были реальны. Бедняжка была уверена, что стоит ей окунуться в озеро, и она умрет. Поражало то, что она сделала это ради Линкольна. Недаром некоторые братья втихомолку изменили мнение о нем.

Шли часы, но он продолжал игнорировать их. Братья воображали, будто он не слышит, о чем они шепчутся, но до него доносились обрывки фраз. Они в очередной раз обсуждали его… как всегда.

— Она в самом деле его любит.

— Но она всегда была разумной девочкой. Должно быть, увидела в нем то, чего не заметили мы.

— Сначала она не любила его, но оба с первой встречи поняли, что созданы друг для друга. Мелли была в этом уверена. Он же на следующий день приехал, чтобы получить разрешение ухаживать за ней. Это была еще не любовь. Просто притяжение. Неужели это ни о чем тебе не говорит? Они знали — будь это судьба или необъяснимая связь, — что должны быть вместе.

— А если бы его не отослали в Англию, они бы давно встретились и поженились.

— Это уж точно. Что ж, лучше поздно, чем никогда.

Линкольн не слишком надеялся, что они запомнят свои же слова, после того как Мелисса очнется. А она очнется. Если бы он сомневался в этом, давно бы сошел с ума!

— Могу я видеть ее? — робко спросил он. — Пожалуйста.

Локлан кивнул, но не пошевелился. Выждав минуту, Линкольн добавил:

— Одну.

Прошла почти минута, прежде чем Локлан снова кивнул, поднялся, осторожно поставил жену на ноги, обнял за плечи и вывел из комнаты. Кимберли, вне себя от отчаяния, даже не заметила Линкольна. Дверь за ними закрылась. Такого благодеяния Линкольн не ожидал.

Мелисса была белее простыни. И дело было не только в плохом освещении. Она действительно была смертельно бледна, как будто и в самом деле…

Мокрую одежду сняли, и теперь на ней была простая белая сорочка с длинными рукавами и высоким воротом, удобная, из очень мягкой ткани. Волосы уже просохли и рассыпались по подушке, хотя один темно-рыжий локон лежал на голубом одеяле, подтянутом к самой шее.

Как она прекрасна даже в своей неподвижности! А ее открытые глаза сбивали его с толку. Казалось, что она совершенно здорова и вот-вот заговорит. Но пока он нес ее к замку, они оставались невидящими, пустыми, безжизненными.

Он сел на край кровати, взял лежащую на одеяле руку, поднес к щеке. Негнущиеся пальцы холодили кожу. Если бы ее грудь не вздымалась чуть-чуть, едва заметно, он подумал бы, что она мертва.