Он понял, на что она намекает, и даже улыбнулся.
— Нет, просто полный осел. Не нужно было слушаться своего первого порыва, вернее, стремления защитить Мелли от самого себя. Следовало немного подумать.
— А пока что ты себя наказал.
— И это тоже.
Генриетта осуждающе прищелкнула языком.
— Повезло, что такая девушка тебя любит. Уверена, что она поймет… если не станешь чересчур долго ждать, чтобы исправить ситуацию.
— Утром я еду в Шотландию. Боюсь только, что она меня не примет. Ей уже и без того пришлось немало вынести из-за меня, не говоря уже о стычках с родственниками и ссорах с родителями. Теперь она посчитает, что жизнь со мной — одни неприятности и что мое прошлое всегда будет омрачать наше существование.
— А это так?
Линкольн решительно покачал головой:
— Нет, но уверить ее в этом будет нелегко, особенно когда я только сейчас сотворил невероятную глупость.
— Все в этой жизни имеют право на глупости.
Линкольн презрительно фыркнул:
— Но при этом далеко не все причиняют боль тем, кого любят. Будь я на месте Мелиссы, выгнал бы такого женишка в шею.
— Будь я на ее месте, возможно, сделала бы то же самое, — усмехнулась Генриетта. — К счастью для тебя, твоя Мелисса — женщина необыкновенная. Но ты и без меня это знаешь. Поэтому и полюбил ее с первого взгляда. Ведь ты все еще любишь ее, дорогой мой?
— Всем сердцем.
— В таком случае отбрось сомнения. Любовь всегда побеждает, разве не знаешь?
— Думаю, тетушка, это типично женское утверждение, — сухо ответил он.
— Чепуха. Ну… может быть… О, не важно. Скажем, моей веры хватит на нас обоих. Теперь насчет остального. Мне очень жаль твоего отца. Я просто понятия не имела…
— Никто не имел.
— Поразительно, что Элинор ни словом не обмолвилась. Часто писала нам, но все о тебе. Хотела знать, что ты делаешь, как идут твои занятия, чем ты интересуешься, кто твои друзья — абсолютно все. Если мое письмо занимало меньше трех страниц, она немедленно воображала, что стряслось неладное. Она наверняка читала их твоему отцу. Он по-видимому, тоже не мог дождаться весточки о сыне.
— Неужели?
— Нет, не нужно, — попросила она, потому что его тон показался ей неуместно скептическим. — Думаю, он принял это решение не из гордости и не потому, что он хотел, чтобы ты сохранил о нем только светлые воспоминания. Да, возможно, отчасти так оно и есть, но учти — и он это тоже понимал, — для того чтобы вы могли поговорить, тебе, как и Элинор, следовало постоянно дежурить у его постели. Какой отец захотел бы этого для своего сына? А ведь в противном случае у тебя было не много шансов увидеть его в здравом уме. Он не желал этого ни для тебя, ни для нее. Но во втором случае просто иного выхода не было. Знай ты обо всем, наверняка не смог бы ни учиться, ни играть, как остальные мальчишки. Превратился бы в маленького старичка. У тебя просто-напросто отняли бы детство. Понимаю, все это печально. Но у него была Элинор Она любила его настолько, чтобы остаться рядом до конца. Тебе это по-прежнему неприятно?
— Нет, я рад, что они были вместе. Но как ему хотелось, чтобы мать была не только с отцом. Они — семья, и должны были оставаться семьей.
Линкольн возвращался в Шотландию без особой, по его мнению, спешки. Нет, он мчался как бешеный, вот только когда село солнце, остановился на ночь в первой попавшейся гостинице, что могло считаться огромной уступкой сжигавшему его нетерпению.
На второй день пути он столкнулся с Макферсонами. Удивлению Линкольна не было предела. Он был твердо уверен, что они настолько рады отделаться от него, что сейчас празднуют счастливое избавление и клянутся больше никогда не пересекать границы, лишь бы, не дай Бог, не встретиться с ним.
Но с чего он взял, что они ищут его? Правда, завидев его, они остановились и внушительной стеной выстроились поперек дороги. Да, что-что, а это они умеют!
— Заблудились? — язвительно осведомился он, натянув поводья.
— Собрались потащить тебя к алтарю, — пояснил Джонни.
Линкольн насмешливо вскинул брови.
— Хотите сказать, что я избавил вас от необходимости тащить меня к алтарю?
— Ты возвращаешься к Мелли?
— Разумеется, если она меня не выгонит. Как по-вашему?
— Трудно сказать, — признался Йен Первый.
— Мы оставили ее в слезах, — добавил Чарлз.
— Ошибаешься, Чарли, она уже все слезы выплакала, — с упреком поправил Малькольм.
— Это Кимберли велела привезти тебя, — вставил Йен Четвертый. — Она от злости на стенку лезет.
Линкольн поежился. Мать Мелиссы крайне недовольна его бегством, тем более что знает о той ночи, когда он скомпрометировал Мелиссу. И почему он не вспомнил об этом, прежде чем удрать в Лондон?!
— Придется покаяться перед женщинами, — решил он.
— Да уж, ничего не поделать. Но ты сумеешь заслужить их прощение.
Еще один сюрприз. Уверенность в нем? Линкольн насторожился. Уж очень они дружелюбны!
— Может, случилось что-то, чего я не знаю? — осторожно осведомился он.
— Мы должны извиниться перед тобой.
Это сказал Йен Первый. И его слова сопровождались дружными кивками!
Только сейчас он заметил, что вид у многих братьев был весьма потрепанным.
— Если вам пришлось подраться из-за этого, не трудитесь, — посоветовал он.
— Нет, без потасовки не обойтись. Видишь ли, нам было так стыдно, когда мы услыхали, что это лихорадка лишила тебя разума!
— Поэтому и пытались выбить стыд друг из друга?
— Что-то в этом роде, — ухмыльнулся Джейми.
— И как, помогло? — полюбопытствовал Линкольн.
— Не очень, но для хорошей драки нам предлог не нужен! — заверил Джейми.
— Я говорю за всех нас, — начал Адам. — Прости, что доставили тебе так много бед. Все это вообще не должно было случиться, но раз уж так вышло, у нас должно было хватить здравого смысла, чтобы понять: что-то тут не так.
— Я тоже был не прав, виня вас в том, что меня отправили в Англию. Оказалось, вы тут ни при чем, — неохотно выдавил Линкольн, но тут же оживился:
— Почему бы нам не сделать друг другу одолжение и не забыть обо всем. Кто старое помянет… и тому подобное.
— Тогда давай поскорее домой, пока Кимберли не взбесилась окончательно, — предложил Йен Первый.
Домой? Как чудесно это звучит! Да, Шотландия вновь станет его домом… по крайней мере он на это надеялся.
Но когда «стена» расступилась, чтобы дать ему проехать, Чарлз все же не удержался: