— Кстати, он не оставил открытки, — добавила Бри.
— Это несколько странно, — сказал я. — Он просто забыл оставить свою подпись?
— Или изменил модель поведения, — предположил Сэмпсон.
— Или, — я наконец высказал то, что довольно долго не давало мне покоя, — это был другой человек.
Тут зазвонил сотовый телефон Бри. Она стала слушать, и лицо ее не могло быть более мрачным.
Наконец она взглянула на нас:
— Так вот, он снова нанес удар. Произошло еще одно убийство.
Убийца приехал на стадион «Федэкс» в Лендовере, штат Мэриленд, за два часа до начала первого футбольного матча в этом сезоне. Взял бутылку содовой и булочку с сосиской, потом осмотрел магазин «Зал славы», хотя не собирался ничего покупать — он не являлся фанатом «Краснокожих», это был не его родной город, — но хотел смешаться с толпой болельщиков.
Во всяком случае, на какое-то время.
А потом он хотел выделиться. По-настоящему. Совершить убийство. Сыграть роль в четвертом сюжете.
Уголком глаза он видел, как футболисты разминаются — посылают мяч высоко в воздух, бьют по подброшенному мячу, пытаются забить гол. Все места на стадионе будут заполнены — как всегда на матчах «Краснокожих» в родном городе. Списки очередников на сезонные билеты велись уже около тридцати лет.
А убийца очень любил большую толпу зрителей своих сюжетов.
Особенно пылкие фанаты, молодежь, пели «Ура „Краснокожим“», немного не в лад, с непристойными выражениями, что казалось странным, поскольку в толпе было много детей. Так называемые суперфанаты надели яркие парики, куртки в горошек и пластиковые свиные рыла. Кое-кто из них курил очень длинные сигары, что делало их свиные образы еще более впечатляющими.
Убийца не зашел так далеко в своем облачении, но надел кепку и джемпер «Краснокожих», раскрасил лицо в цвета этой команды — красный и белый. Персонажем его был недовольный фанат по имени Эл Яблонски. Роль хорошая, серьезная.
Девяносто с лишним тысяч фанатов заполнили стадион и ждали Эла Яблонски. Только еще не знали этого.
Перед началом игры жены футболистов выбежали на ярко-зеленое поле — массы развевающихся волос и подскакивающих помпонов, красные облегающие топы, короткие белые шорты. «Типично американское семейное развлечение», — подумал убийца.
— Готовы к футболу?! — прокричал он с трибуны. — К настольному?!
Несколько фанатов вокруг него рассмеялись знакомым фразам из телесериала «Футбол в понедельник вечером». Эл Яблонски знал своих зрителей и свою игру.
Над контрольной кабиной табло стадиона шла громадная надпись. Убийца знал путь к ней и подошел туда, когда обладательница сопрано с базы морской пехоты в Квонтико запела национальный гимн.
Эл Яблонски постучал в металлическую дверь:
— Несколько сообщений из конторы мистера Снайдера. Их посылает Ванесса.
Ванессой звали одну из сотрудниц владельца стадиона. Выяснить это было не трудно.
Дверь открылась. Там были два человека — судя по виду, сущие дегенераты. Он застрелил обоих; звук выстрелов полностью заглушили аплодисменты толпы по окончанию гимна.
Убийца сел за компьютер этих дегенератов и отпечатал на громадном табло стадиона, которое видели все, следующее сообщение:
Я ВЕРНУЛСЯ! И ХОТЕЛ ВСЕХ РАЗВЛЕЧЬ В ЭТО ВОСКРЕСЕНЬЕ НА СЛАВУ.
ТИПЫ, КОТОРЫЕ ОБЫЧНО ПИШУТ ВСЯКИЕ РАЗДРАЖАЮЩИЕ СООБЩЕНИЯ И РЕКЛАМНЫЕ СЛОГАНЫ, МЕРТВЫ И НАХОДЯТСЯ В КОНТРОЛЬНОЙ КАБИНЕ. ТАК ЧТО СМОТРИТЕ ИГРУ БЕЗ ПОМЕХ ОТ ДИРЕКЦИИ И СПОНСОРОВ. ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ ГОТОВЫ К НЕОЖИДАННОСТЯМ. Я МОГУ БЫТЬ ГДЕ УГОДНО И КЕМ УГОДНО.
ЭТО ГОРАЗДО ЛУЧШЕ ФУТБОЛА. ВАМ НЕ КАЖЕТСЯ? ВПЕРЕД, «КРАСНОКОЖИЕ»!
Едва Кайл Крейг услышал последние хорошие новости из Вашингтона, его мать медленно открыла двенадцатифутовую дверь летнего дома неподалеку от Сноумесса, пригорода Аспена. Увидев его, старуха тут же упала в обморок.
Кайл подхватил добрую старую мать, не дав ей удариться о каменный пол, и улыбнулся. Приятно вновь оказаться дома!
Через несколько секунд он приводил старуху в чувство в громадной домашней кухне площадью двенадцать тысяч квадратных футов.
— Очнулась? Мириам? Мама?
— Уильям? — простонала старуха, увидев лицо склонившегося над ней человека. — Это Уильям?
— Как это может быть? — Кайл сурово нахмурился. — Хоть раз, всего раз пошевели мозгами, которые тебе даны, должны быть даны. Твой муж, мой отец — Уильям — давным-давно мертв. Я помогал тебе хоронить генерала в Александрии. Не помнишь этого чудесного дня? Солнечное небо, прохладный свежий ветерок, запах сжигаемых сухих листьев. Господи, ты забываешь это, женщина! Люди присылали множество цветов — поздравляли тебя с обретением свободы от этого лицемерного тирана и мерзавца. — Внезапно Кайл вскинул руки к лицу. — О Господи! Моя вина! Все это моя вина, мама. Маска! Эти протезные маски чертовски реалистичны. В этой я похож на отца, так ведь? Наконец-то я дожил до сходства с ним.
Мать подняла крик, и Кайл не стал ее утихомиривать. Услышать ее все равно было некому. Отец при жизни не позволял ей иметь прислугу, и у нее до сих пор не имелось никаких работников. Причем мать обладала большими деньгами, но ей не на что было их тратить.
Кайл смотрел, как жалкая старуха дрожит и вертит головой. По иронии судьбы ее лицо больше, чем его, походило на маску, маску семейной трагедии.
— Нет-нет, это только я. Кайл. Я снова на свободе. Само собой, хотел увидеть тебя. Но приехал еще по одной причине — мне нужны деньги, мама. Я не пробуду здесь и двух минут. Однако тебе придется дать мне номера заграничных счетов.
Закончив в старом отцовском кабинете работу на компьютере, Кайл почувствовал себя новым человеком. Теперь он был богат, на его счет в Цюрихе переведено четыре миллиона, но что еще более важно, он наконец чувствовал себя свободным. Это чувство приходит не сразу, когда человек выходит из тюрьмы. К некоторым бывшим заключенным ощущение свободы вообще не возвращается.
— Но я свободен, наконец я свободен! — прокричал он высоким стропилам дома в Колорадо. — И у меня есть важные дела. Я должен исполнить много обещаний.
Спустившись по лестнице, чтобы проститься с матерью, Кайл снял резиновую маску. Она была у него на лице на всем пути от Флоренции до Аспена, поскольку не стоило искушать судьбу. То же самое можно было сказать о его пребывании в этом доме — хотя мало кто знал, что его мать живет здесь, — но ему нужны были деньги, нужны для осуществления своего плана, для реализации всех кошмаров.
Он подошел к Мириам, привязанной к отцовскому креслу в гостиной, перед камином высотой двенадцать футов. Господи, сколько здесь хранилось воспоминаний — отец, кричавший на него так, что, казалось, вены генерала вот-вот лопнут, и бивший его столько раз, что Кайл потерял счет. И Мириам — никогда не говорившая ни слова, притворявшаяся, что не знает о побоях, брани, годах постоянных оскорблений.