К тому же я не могла избавиться от ощущения, что причина меланхолии Джонатана связана со мной. Я разочаровала его? Или он до сих пор меня не простил? Мы не поговорили о том, почему он меня бросил, а я догадывалась о причине: миновали годы отчаяния и упреков, и он просто устал меня огорчать.
Но на этот раз речь не шла о том, чтобы остаться вместе навсегда; тут крылось что-то иное, но я никак не могла понять что. Джонатан хотел быть со мной, в этом не было сомнений. Иначе он не позвал бы меня с собой в эту поездку. Если бы он до сих пор был зол на меня, то ни за что не связался бы со мной, не посылал бы мне электронных писем, не пил бы со мной шампанское, не целовал меня, не позволил бы отдаться ему. Я, как обычно, чувствовала неуверенность рядом с ним. Тяжкая ноша моей любви висела камнем у меня на шее.
— Чем бы ты хотел заняться завтра? — спросила я, разыгрывая безмятежность, и погасила сигарету в земле.
Джонатан запрокинул голову и закрыл глаза.
— Ладно, спрошу иначе, — протянула я, не дождавшись ответа. — Долго ты еще хочешь здесь оставаться? Я тебя не тороплю. Я пробуду здесь столько, сколько ты захочешь.
Джонатан медленно улыбнулся, но так и не ответил. Я легла на бок и подперла голову рукой:
— Ты думал о том, что мы будем делать потом? Мы с тобой?
Наконец Джонатан открыл глаза и уставился в небо:
— Ланни, я позвал тебя с собой не просто так. Ты не догадалась?
Я покачала головой.
Он потянулся за бутылкой, приподнялся и сделал несколько глотков, после чего передал бутылку мне. Вина осталось совсем немного.
— Знаешь, почему я предложил, чтобы мы сюда вернулись?
Я снова покачала головой.
— Я сделал это ради тебя.
— Ради меня?
— Я надеялся, что тебя порадует эта совместная поездка, что я как-то оправдаюсь перед тобой за тогдашний свой уход. Я это сделал не для себя — мне было чертовски трудно вернуться сюда, и я это понимал. Мне всегда хотелось как-то повиниться перед ними за то, что я не возвратился — перед женой и дочкой. Они думали, что я их бросил. Я бы все на свете отдал, чтобы все вернуть назад.
Как все могло вдруг так перемениться? Все было так чудесно… Между нами словно бы выросла невидимая холодная стена.
— Ты ни в чем не был виноват, — сказала я, словно мы оба не знали, кто был виноват. У меня пропало всякое желание пить вино, и я отдала бутылку Джонатану. — Какой смысл об этом говорить? Ни ты, ни я ничего не можем сделать для того, чтобы вернуться назад. Что прошло, то прошло.
— Что прошло, то прошло, — повторил Джонатан и приложился к бутылке. Он смотрел в темноту и старательно не встречался взглядом со мной. — Я так устал от этого, Ланни. Я больше не могу терпеть такие страдания. Эта мельница крутится и крутится, дни сменяют друг друга бесконечно… Я перепробовал все, что только мог придумать.
— Пожалуйста, Джонатан, сейчас ты просто пьян. И устал…
Винная бутылка упала на мягкую землю. Джонатан потянулся за ней.
— Я отдаю себе отчет. Поэтому я и попросил тебя поехать со мной. Только ты можешь мне помочь.
Я понимала, к чему он клонит. Жизнь порой идет по кругу. И даже самые худшие ее отрезки возвращаются к тебе. Об этом мы спорили каждую ночь — несколько месяцев или лет? А потом он ушел. Он просил, умолял, угрожал. Вот почему на самом деле он ушел от меня. Вовсе не потому, что ему было совестно меня огорчать, а потому, что я отказывалась дать ему то, чего он так страстно хотел. Его единственное желание висело между нами в воздухе. Единственное желание, единственный способ уйти от всего, что ему хотелось забыть. Неисполненный долг, мертвый ребенок, предательство женщины, которая любила его больше всего на свете. Только одно могло заставить все это уйти.
— Ты не можешь просить меня об этом. Мы с тобой давно договорились: просить меня об этом ужасно. Ты не можешь оставить меня одну… со всем этим.
— Тебе не кажется, что я заслужил свободу, Ланни? Ты должна помочь мне.
— Нет. Я не могу.
— Хочешь, чтобы я сказал, что ты в долгу передо мной?
Эти слова больно ранили меня. Раньше он их не произносил. Что бы то ни было, но он никогда не бросал мне в лицо этих слов, которых я полностью заслуживала. «Ты в долгу передо мной, потому что ты сотворила это со мной. Из-за твоего заклятия я страдаю столько лет».
— Как ты можешь так говорить? — взвыла я, готовая нанести ответный удар. Мне хотелось, чтобы ему стало так же плохо, как было мне. — Ты ушел, а я все эти годы мучилась и ничего не понимала!
— Но ты не была одинока. В каком-то смысле я остался с тобой. Где бы ты ни была, ты знала, что я где-то есть на свете. — Джонатан с трудом приподнялся и сел. Он был очень слаб. Его голова клонилась к груди. — Для меня кое-что изменилось. Я должен кое-что тебе сказать. Я не хотел, Ланни. Я не хотел делать тебе больно, но ты должна понять, почему я вновь прошу тебя об этом. Почему это так важно для меня именно сейчас. — Он сделал глубокий вдох. — Понимаешь… я влюбился.
Он ждал. Видимо, думал, что я бурно отреагирую на эту новость о самом прекрасном, что произошло в его жизни. Я разжала губы, чтобы поздравить его, но не смогла вымолвить ни слова.
— Она чешка, медсестра. Мы познакомились в одном из лагерей беженцев. Она работала на другую международную организацию. Как-то раз ее вызвали в Найроби на собрание. Я остался в буше и услышал новости по радио. Она погибла в автомобильной аварии в центре города. Я целый день добирался туда на вертолете, чтобы забрать ее тело. Мы были вместе всего несколько лет. Я не мог поверить в такую несправедливость. Я столько времени ждал — можно сказать, несколько жизней ждал встречи с женщиной, которая предназначена для меня, а мы были вместе так недолго…
Он говорил тихо, и в его голосе почти не было тоски. Возможно, он просто решил меня пощадить. Но все равно я слушала его, и внутри у меня все сжималось.
— Теперь понимаешь? Я больше не могу жить.
Я упрямо покачала головой, решив быть непреклонной, не отвечать на его боль.
— Я не хотел делать тебе больно, — сказал Джонатан. — Знаю: тебе тоже знакомы те муки, которые переживаю я. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, как она была прекрасна? Хочешь, чтобы я сказал, что ее невозможно было не любить? И что жить без нее невозможно?
— С людьми такое происходит каждый день, — выдавила я. — Проходит время — и все забывается. Становится легче.
— Не надо. Только мне этого не говори. Я знаю, что это не так. И ты тоже. — Может быть, в этот момент он меня немного ненавидел. — Больше не могу. Не могу пережить эту потерю, не могу смириться с мыслью, что нет ничего, ничего, что я мог бы сделать, чтобы унять эту боль. Я сойду с ума и навсегда останусь в плену в этом теле. Ты не можешь обречь меня на такое. Я терпел, сколько мог, потому что понимаю, как ужасно просить тебя об этом. И я не хотел просить тебя об этом — так. И не хотел рассказывать тебе о ней… так резко. Но ты меня вынудила. Теперь я тебе все рассказал… и назад дороги нет. Теперь ты знаешь, чего я хочу от тебя. Ты должна мне помочь.