Длинный Джозеф обернулся, глядя на больницу.
— Он тоже в коме?
— Нет. С ним что-то другое. Но у него тоже затронут мозг. Я знаю.
Они сидели в молчании, пока не подошел автобус.
— Кто-то должен найти этих сетевиков, — заявил отец, втискиваясь на сиденье. — И пусть они отвечают. Кто-то должен что-то сделать.
«Я делаю, папа», — хотела сказать Рени, но знала, что отец имеет в виду вовсе не ее.
* * *
Стояла ночь. Звезды едва мерцали, как кусочки слюды в черном песке. Единственным источником света на всю вселенную оставался ее костер, разведенный в кольце камней.
Она слышала голоса, голоса ее детей, и в то же время — племени чужаков, отряда путников в непредставимых краях. Ксаббу был одним из них, и хотя Рени не видела его, он сидел рядом с ней, и его голос звучал в тихом шепотке неприкаянных душ.
Далекий горизонт венчала тьма еще более глубокая, единственная часть неба, где не горели звезды. Треугольная тень, похожая на египетскую пирамиду, поднималась невозможно высоко, точно они сидели у самого его подножия. Голоса вокруг Рени шептали и пели. Все они знали о высокой тени, знали и боялись ее и в то же время страшились отойти от единственного знакомого ориентира в этой бесконечной ночи.
— Что это? — спросила она, и голос Ксаббу ответил:
— Это место, где живет Обожженный. Он придет этой ночью.
— Мы должны бежать!
Внезапно она ощутила, что за пределами круга света движется нечто, живущее в темноте, как рыба — в воде, что-то огромное и мрачное, а слабые язычки огня были единственным источником неоскверненного света во всем мире.
— Но он возьмет лишь немногих, — ответил голос. — Остальные останутся в живых. Лишь немногих…
— Нет! Мы не можем ему отдать никого! — Она протянула руку, но чья-то ладонь расползлась в ее пальцах туманом. Шепоток усиливался. Тьма подкрадывалась все ближе, трепетали деревья и камни, слышалось тяжелое дыхание. Рени попыталась подтащить своего друга поближе, но призрачное тело ускользало из рук. — Не надо! Не уходи!
Старик Ночь прыгнул на них, широко раскрыв челюсти тьмы.
* * *
Задыхаясь, Рени подскочила в постели. Шепоток все еще отдавался в ушах: вздохи, рычание. Что-то гремело во тьме. Сориентироваться она решительно не могла.
— Тихо вы там! — заорал кто-то.
Тут Рени вспомнила, что они во временном убежище, а звуки доносятся с пола в двух шагах от нее.
— Папа!
Она нашарила кнопку и включила ночник. В его тусклом свете она увидела клубок беспорядочно шевелящихся конечностей, бьющих по фибропластовым перегородкам. Один набор рук и ног, в полосатой пижаме, принадлежал ее отцу. Рядом валялся второй ночник; свет сочился из него, как из перевернутого бокала. Рени соскочила с кровати, вцепилась нападавшему в горло и заорала что есть мочи:
— Помогите! На помощь!
Жалобы из соседних каморок стали громче, но пара человек, казалось, соизволила подняться. Рени вцепилась в курчавые кудри нападавшего и изо всех сил дернула. Тот взвыл и схватил ее за руку.
Отец, воспользовавшись передышкой, отскочил. Незнакомец вырвался из хватки Рени, но, вместо того чтобы бежать, забился в угол каморки и скорчился там, прикрывая голову руками. Рени направила на него луч фонарика, но тут заметила, что отец приближается, сжимая в руке тупой кухонный нож.
— Папа, не смей!
— Зарежу ублюдка! — прохрипел отец. От него несло кислым проспиртованным потом. — За дочкой моей гоняться!
— Мы не знаем! Может, он комнатой ошибся! Да постой ты, черт! — Рени подползла к дрожащему незнакомцу. — Вы кто?
— Он знал, что делает. Я слышал, как он прошептал твое имя.
На мгновение Рени оцепенела от ужаса — может, это Ксаббу пришел за ней? Но даже в сгущаемых ночником сумерках незнакомец был слишком высок. Она осторожно коснулась его плеча.
— Вы кто? — повторила она.
Незнакомец поднял голову, моргая от бьющего в глаза света. Вдоль линии роста волос шел глубокий порез, заливавший лицо кровью, и она узнала его не сразу.
— Джереми? — прошептала она. — Из дома доктора Ван Блик?
Он подслеповато прищурился от яркого света.
— Ирен Сулавейо?
— Да, это я. Бога ради, что случилось?
Она поднялась на ноги. Несколько человек из соседних кабинок уже толпились у входа, кое-кто с оружием. Рени вышла, поблагодарила всех и извинилась, объяснив, что вышла ошибка. Толпа постепенно разошлась, облегченно гудя. Слышалась тихая ругань в адрес ее отца-алкаша.
Когда она вернулась, Джереми Дако сидел у стены и с некоторым недоверием взирал на ее отца. Рени включила небольшую лампу, потом дала Джереми салфетку, чтобы стереть кровь с лица. Отец, все еще взиравший на незваного гостя так, словно тот мог в любой момент отрастить клыки и шерсть, позволил усадить себя в складное кресло.
— Я знаю этого человека, папа. Он служит у доктора Ван Блик.
— А тут он чего в такой час ошивается? Дружок он твой, что ли?
Дако возмущенно фыркнул.
— Нет, он не мой дружок. — Рени обернулась. — Так что вы тут делаете в… — она глянула на часы, — в час ночи?
— Доктор меня послала. Я не сумел найти номера вашего телефона, чтобы позвонить.
Рени недоуменно покачала головой.
— Но у нее есть мой номер — я ей сама давала.
Секунду Джереми тупо взирал на окровавленную салфетку в своей руке, потом поднял глаза, сморгнул.
«Сегодня все плачут, — подумалось ей. — Что творится?»
— Доктор Сьюзен в больнице, — отрезал Джереми. В голосе его звучали тоска и ярость. — Ей очень плохо… совсем плохо.
— О Господи. — Рени машинально сунула ему еще пару салфеток. — Что случилось?
— Ее избили. Вломились в дом. — Дако не отпускал салфетки. Ручеек крови коснулся его брови. — Она просила вас прийти. — Он закрыл глаза. — Мне кажется, она может умереть.
Длинный Джозеф так раздулся от самодовольства в роли защитника домашнего очага, что вызвался поначалу сопровождать их, и только когда Рени напомнила, что им, возможно, придется проторчать несколько часов в приемной больницы, решил остаться в качестве охраны от других, менее доброжелательных посетителей.
Джереми гнал машину по пустым улицам.
— Не знаю, как эти ублюдки к нам пробрались. Я пошел к матери — я всегда в этот день к ней хожу. Она уже старая и любит, когда я прихожу и забочусь о ней. — На его темном лбу ясно виднелось пятно салфетки, испещренное пятнами засыхающей крови. — Не знаю, как эти ублюдки к нам пробрались, — повторил он.
Очевидно было, что он считал это собственным упущением, несмотря на то, что в доме его не было. В подобных обстоятельствах, знала Рени, домоправитель или другие слуги были бы главными подозреваемыми, но в искреннем горе Дако трудно было усомниться.