Служанки накинули на Бриони сорочку и тщательно расправили ткань на еще влажном теле. Надели юбку, завязали пояс узлом сзади. Бриони стояла босиком, у ее ног образовались лужицы. Роза слишком туго затянула шнурки на корсете, и Бриони застонала, но не попросила ослабить их. Теперь она знала, для какой цели служили церемониальные наряды: подобно доспехам, они создавали впечатление силы, даже если тело переставало тебе подчиняться.
«Но я не желаю быть слабой! Ради своей семьи и ради своего народа я хочу быть сильной, как мужчина».
Но что это значит? Сила бывает разной: медвежья — у Авина Броуна, или чуть поменьше — такой обладал Кендрик. Как-то раз на состязании по борьбе старший брат схватился с довольно крупным стражником, и того пришлось уносить на руках, От мыслей о Кендрике сердце принцессы дрогнуло.
«Он всегда был сильным и бодрым! Неужели его больше
Нет? Как может одна ночь изменить все вокруг?… — Пока Мойна и Роза надевали на Бриони черное шелковое платье из черной парчи, украшенное изящным серебряным и золотым шитьем, девушка продолжала размышлять. — Но ведь бывает и другая сила… Отец редко повышал голос, и я никогда не видела, чтобы он ударил кого-нибудь в гневе. Однако слабым его никто бы не назвал. Почему люди считают, что сильным может быть только мужчина?… Кто защищал нашу семью в последние несколько дней? Не я, да простит меня Зория. Не Баррик и не комендант крепости. Нет. Обо всем заботилась тетушка Мероланна. Решительная и твердая, как скала, она поддерживала жизнь, забыв о смерти».
Роза и Мойна суетились вокруг Бриони, отгибали и разглаживали манжеты на платье, обрезали торчащую у подола нитку, обували принцессу: одна поддерживала Бриони за талию, помогая удержать равновесие, а вторая в это время аккуратно надевала туфлю. Бриони почувствовала глубокую приязнь и благодарность к этим девушкам. Она подумала: мужские войны всегда происходят где-то вдали, мужчины доказывают свою храбрость армиям других мужчин. А женские войны куда менее заметны: о них знают лишь сами женщины. Фрейлины и остальные обитательницы замка вели войну с хаосом, стараясь вернуть здравый смысл в мир, полностью его лишившийся.
Бриони не нравилось то, что навязывали ей обстоятельства, но сегодня она обязана была с гордостью предстать перед людьми тем, кто она есть.
Служанки накинули на ее плечи черный бархатный плащ — подарок отца. Ей пока не довелось его обновить. Принцесса присела на высокий стул и откинулась на спинку, чтобы Розе было удобно надевать на свою госпожу драгоценности, а Мойна и еще одна молоденькая фрейлина могли заняться прической.
— Не слишком возись с волосами, — сказала Бриони мягко. Фрейлина остановилась со щипцами для завивки в руке. — На мне будет головной убор — тот, с серебряным шитьем.
Словно священнослужитель, возлагающий реликвию на алтарь, Роза поставила шкатулку с драгоценностями на подушечку, откинула крышку и вынула самое крупное украшение: тяжелую золотую цепь с большим рубином. Эту вещь король Олин подарил матери Бриони, которую дочь почти не помнила.
— Нет, не ее, — сказала принцесса. — Не сегодня. Вон того оленя и больше ничего.
Роза с растерянным лицом достала изящный серебряный кулон с изображением бегущего оленя — маленький, простоватый и совершенно не подходящий к величественному наряду.
— Его подарил мне Кендрик. На день рождения.
Глаза Розы наполнились слезами, когда она надевала кулон на шею девушки. Бриони хотела смахнуть слезинки с лица фрейлины, но рукава платья оказались слишком жесткими, а плащ — чересчур тяжелым.
— Не смей плакать. А то и я начну.
— Плачьте, госпожа, если вам хочется, — ответила всхлипывающая Мойна. — Мы позже займемся вашим лицом.
Бриони невольно рассмеялась. Неудобные рукава не давали ей вытереть и собственные слезы, поэтому она беспомощно ждала, когда Мойна принесет носовой платок и поможет ей.
Волосы зачесали назад и закрепили на затылке. Бриони старалась терпеливо высидеть на месте, пока девушки накладывали косметику. Бриони ненавидела это занятие, но сегодня был особый день. Народ — ее народ — уже видел принцессу плачущей. Сегодня они должны узреть ее сильной, с сухими глазами и со спокойным лицом.
Для Розы и Мойны их нынешнее занятие было нечастым развлечением: госпожа редко позволяла им делать это. Нанося румяна на щеки Бриони, фрейлины улыбались, хотя глаза их оставались влажными.
Когда наконец девушки надели на нее головной убор, закрепили его шпильками и расправили черную вуаль у плеч и за спиной, Бриони почувствовала себя несгибаемо-твердой.
— Теперь стражникам придется тащить меня на руках, — пошутила она. — Я не смогу в этом двигаться. Дайте зеркало.
Мойна сморкалась, пока Роза бегала за зеркалом. Остальные фрейлины образовали почтительный полукруг около Бриони и восхищенно перешептывались. Бриони оглядела себя: вся в черном, с блестками серебра на шляпе и на груди.
— Я похожа на Сиведу, девственную луну. Богиню ночи.
— Вы выглядите восхитительно, ваше высочество, — официальным тоном произнесла Роза.
— Я похожа на корабль под парусами. Огромный, как мир. — Бриони с большим трудом вздохнула. — О боги! Помогите мне подняться. Я должна похоронить брата.
Мальчик полз по самому верху стены часовни, цепляясь руками и ногами за выступы. Даже в это беспокойное время, когда враг мог напасть в любую минуту, казалось, никто в Южном Пределе его не замечал. Вот он уже сидел на корточках в углу большого оконного проема, и цветной витраж за его спиной казался фоном картины. Часовня была заполнена народом, и если бы кто-нибудь заметил тень за окном, наверняка принял бы ее за ветку дерева или пыль на стекле.
Несколько слуг торопливо шли по дорожке, ведущей от кладбища к воротам во внутренний двор. В руках они держали те же корзины, что и час назад, но теперь на дне их лежало лишь несколько лепестков — остальные разбросали по полу усыпальницы и вдоль ведущей к ней дорожки. Занятые своими обязанностями люди перешептывались. Мальчик на них не смотрел.
Его привлекло что-то наверху. Очень большая желто-черная бабочка прилетела и села на край крыши. Ее крылья медленно, в ритме спокойного биения сердца, поднимались и опускались. Для бабочек было уже поздновато, стояла осень.
Коротенькими грязными пальчиками мальчик нащупал край окна и, держась за него, поднялся на ноги. Наблюдатель в часовне заметил бы, что ветка дерева вдруг превратилась в колонну. Звуки изнутри едва доносились до мальчика. Он слышал слабый гул хора, поющего «Балладу о Керниосе» — самую длинную и сложную погребальную песню. Через мгновение для собравшихся в часовне людей колонна исчезла, и за окном не было видно никаких теней.
Кремень, как паук, вскарабкался на одну из выступавших частей резьбы, что украшала наружную стену часовни, поднялся выше и перебрался на следующую. Когда голоса слуг, несших корзины, смолкли за воротами кладбища, мальчик уже был на самом верху.