После исчезновения Кунохары мы зашагали вдоль реки. Вскоре Уильям заметил — верно, но с едкой издевкой — что Флоримель упустила шанс захватить одного из лордов Грааля и шантажировать остальных. Флоримель его не ударила, но я почувствовала, что ей этого хотелось.
Наступил и миновал полдень. Я беседовала с Кван Ли о Гонконге и ее восьмилетней внучке Джинь. Она трогательно говорила о том, какую ужасную боль причинила болезнь Джинь всей семье — сын Кван Ли, занимавшийся перегрузкой товаров в порту, взял в компании годичный отпуск, чтобы подменять мать девочки в госпитале, и Кван Ли опасается, что он уже никогда больше не сможет возродить свой бизнес. А сама она, по ее словам, едва не сошла с ума от произошедшего с единственной внучкой. Ее убежденность в том, что причина болезни как-то связана с Сетью, была поначалу воспринята в семье как страх пожилой женщины перед современными технологиями, а позднее — как все более упорную и тревожную навязчивую идею.
Я спросила ее, каким образом она смогла так долго оставаться в онлайне, и она застенчиво призналась, что сняла со счета все свои сбережения — для сына и невестки это стало еще одним признаком ее нестабильности — и записалась на длительное пребывание во «Дворце погружений» — нечто вроде курорта виртуальных реальностей на окраине Центрального района. И грустно добавила, что даже сейчас, когда мы разговариваем, это дополнительное время в Сети Иноземья наверняка сжигает ее последние пенсионные накопления.
Уильям и Флоримель снова заспорили, на сей раз из-за сказанного Кунохарой. Уильям назвал его слова «чушью» и не сомневался в том, что Кунохара намеревался еще больше нас запутать или даже направить на ложный путь, что он развлекается за наш счет. Они так увлеклись, что позабыли о нас. Я попыталась заговорить с Т-четыре-Б, о котором знаю меньше, чем об остальных, но тот оказался крепким орешком. Он показался мне не сердитым, а погруженным в свои переживания, подобно солдату в промежутке между двумя жестокими битвами. Когда я принялась ненавязчиво его расспрашивать, он лишь повторил уже сказанное прежде — что его друг пострадал от того же самого, что брат Рени и внучка Кван Ли. Когда же я спросила, как он вообще узнал о мире Атаско, то его ответы сразу стали уклончивыми. Он даже не сказал, где живет в реальном мире — упомянул лишь, что где-то в Америке. Однако его ответы, хотя и приводили меня в отчаяние, позволили предположить, что, несмотря на немногословность, он весьма неплохо разбирается в том, что и как делается в Сети. Мне также показалось, что на него больше, чем на остальных нас, произвело впечатление Братство Грааля и «сильная линия», которой они должны обладать, чтобы построить подобное место, что, как я полагаю, означает деньги и власть.
Весь день нам везло при встречах с местной живностью. Нам встретилась береговая птица — нечто размером с офисный небоскреб, поставленный на ноги-сваи, но мы спаслись, спрятавшись в естественной пещерке обрывистого берега, и оставались там до тех пор, пока птице не наскучило торчать на месте, и она не ушла. Позднее какой-то большой жук заставил нас вскарабкаться на стенки оврага подобно людям, застигнутым на узкой дороге, по которой едет грузовик. Жук не обратил на нас внимания, но овраг был таким узким, что я смогла, протянув руку, коснуться шершавого надкрылья проползающего мимо жука, в очередной раз восхитившись детализацией этих миров.
Ближе к вечеру я начала ощущать изменения в реке. То, что прежде было движущимся хаосом информации, дополненным звуками струящейся воды — настолько сложными, что они могли быть плодами трудов сотен одновременно играющих современных композиторов-импровизаторов, — начало обретать… структуры. Мне трудно объяснить понятнее. То, что когда-то было почти полностью случайной структурой, начало проявлять определенную конгруэнтность, какие-то узоры, подобные кристаллическим прожилкам в аморфной скальной породе, и я уловила первые намеки на еще более крупные и сложные структуры где-то поблизости.
Я сообщила остальным о своих ощущениях, но они не заметили на реке никаких изменений. Однако через несколько минут все изменилось. Флоримель первая заметила какое-то искрение на воде, поначалу слабое, как биолюминесценция водорослей в кильватерной струе корабля, однако равномерно распределенное по всей поверхности реки. Вскоре его ясно увидели и остальные. Что касается меня, то я ощутила нечто весьма странное, что я могу назвать лишь кривизной пространства. Открытость, которую я так долго ощущала перед собой как на реке, так и по ее берегам, словно заканчивалась, как будто мы достигли места, где то, что находилось впереди, стало из трехмерного плоским. Я все еще ощущала то, что должна назвать метафорической точкой исчезновения, — что-то такое, что художник мог использовать для создания иллюзии дополнительного измерения, однако за этой точкой само пространство словно уже не продолжалось. Спутники сообщили мне, что и река, и ее берега простираются и дальше в пределах видимости, хотя голубое сияние, ставшее теперь настолько ярким, что освещает их лица, резко ослабевает после определенного места в нескольких метрах впереди.
Когда мы достигли края ощущаемого мною пространства, произошло нечто странное. Только что мы шагали цепочкой по каменистому берегу, ведомые Флоримель. И вдруг, сделав еще шаг, Флоримель двинулась назад мимо Кван Ли, шагавшей следом за ней.
Мои спутники изумились, однако все они, продвигаясь вперед, испытали на себе тот же странный эффект. Не было ни ощущения перехода, ни точки, в которой их разворачивало обратно. Все происходило так, как будто их отредактировали в старинной видеозаписи между двумя кадрами — идут, идут, идут, возвращаются.
Я удивилась меньше остальных. И почувствовала, как сущность Флоримель — ее информация — на долю секунды исчезла, прежде чем появиться заново, но уже в инвертированной форме. Очевидно, только мое обостренное восприятие смогло уловить то, что происходило за те микросекунды, пока срабатывал этот таинственный эффект. Но даже это знание ничто не меняло. Сколько бы раз мы ни пытались, с какой бы быстротой и в каких комбинациях, мы не смогли продвинуться дальше ни на шаг. Полагаю, что здесь срабатывал трюк создателей этого мира, предназначенный для уменьшения числа точек входа и выхода. И я стала невольно гадать, не получают ли «марионетки» и таких местах заранее сфабрикованные воспоминания о том, что происходило по другую сторону барьера, который они в действительности никогда не пересекали.
Это и другие предположения, не говоря уже о спорах, отняли у нас почти час. Стало ясно, что если мы хотим перебраться в другую симуляцию, то это надо делать по реке. Но столь же ясно было и то, что если мы начнем мастерить лодку, то сможем продолжить путь лишь в конце следующего дня, потому что солнце уже садилось на западе. Нам также предстояло решить, стоит ли верить утверждению Кунохары о том, что проходы — очевидно, входы и выходы в различные виртуальные миры — стали действительно располагаться случайным образом. Если это так, то время становилось менее значимым фактором, потому что шансы отыскать на другом берегу Рени, Орландо и остальных невелики.
В конце концов мы решили, что не можем пойти на такой риск. Флоримель вызвалась провести нас по прибрежному мелководью. Уильяму эта идея не очень-то понравилась, и он заметил — вполне справедливо, — что на другой стороне прохода река может оказаться более быстрой или широкой, а нас может унести течением, и тогда мы утонем. Как он отметил, мы даже не можем быть уверены в том, что река на другой стороне будет водой, а не серной кислотой, цианидом или чем-нибудь столь же неприятным.