Как только Бинабик закончил перевод своим безжизненным голосом, Саймон вскочил, трясясь от гнева. Лицо его горело, особенно шрам от ожога, и каждый удар сердца сейчас приводил на память тот момент, когда Бинабик приник к спине ледяного червя и кричал Саймону, чтобы тот бежал, спасался, что он, тролль, будет бороться один.
— Нет! — воскликнул Саймон так страстно, что удивил даже Хейстена и Слудига, которые с затаенным дыханием следили за всеми перипетиями суда. — Нет! — Он оперся на табурет. Голова его кружилась. Бинабик, оборотившись к своим повелителям и нареченной, старательно объяснял им слова рыжеволосого утку.
— Вы не понимаете происходящего, — начал Саймон, — или того, что совершил Бинабик. Здесь, в этих горах, мир далек от вас, но существует опасность, которая может коснуться и вас тоже. В замке, где я жил, мне казалось, что зло — это что-то, о чем рассуждают священники, но даже они в него всерьез не верят. Сейчас я знаю, что это не так. Вокруг нас существуют опасности, которые постоянно множатся! Разве вы не понимаете, что за нами гнались эти злые силы, гнались через великий лес и через снега внизу, под горами. Они гнались за нами даже в драконовых горах!
Саймон на мгновение остановился, голова кружилась, дыханье участилось. У него было ощущение, что в руках его извивается какое-то существо, пытаясь выскользнуть.
Что я могу сказать? Наверно, им кажется, что я сошел с ума. Вон Бинабик рассказывает им, что я сказал, и они смотрят на меня, как будто я лаю по-собачьи! Я наверняка подставлю Бинабика под смертную казнь.
Саймон тихо застонал и начал снова, пытаясь управлять своими почти неуправляемыми мыслями:
— Мы все в опасности. На севере таится ужасная опасность, то есть, мы сейчас на севере… — Он повесил голову и попытался подумать. — К северо-западу отсюда. Там есть огромная гора изо льда. Там живет Король Бурь, но он не живой. Имя его Инелуки. Вы о нем слышали? Инелуки! Он ужасен!
Он наклонился, теряя равновесие, уставился на встревоженные лица Пастыря и Охотницы и их дочери Ситкинамук.
— Он ужасен… — снова повторил он, глядя в темные глаза девушки.
Бинабик назвал ее Ситки, подумал он бессвязно. Он ее, наверное, любит…
Вдруг что-то захватило его разум и тряхнуло, как собака крысу. Вращаясь, он падал в глубокую шахту. Темные глаза Ситкинамук стали глубже и больше, затем изменились. Через мгновение женщина-тролль исчезла, ее родители, друзья Саймона и весь Чидсик Уб-Лингит исчезли вместе с ней. Но глаза остались, преображенные в другие, серьезные, взгляд которых постепенно заполнил все поле его зрения. Эти карие глаза принадлежали кому-то из его племени, ребенку, который посещал его сны… Ребенку, которого он, наконец, узнал.
Лилит, подумал он. Девочка, которую мы оставили в лесной избушке из-за ее страшной раны. Девочка, которую мы оставили с…
— Саймон, — сказала она, причем ее голос странно отдавался у него в голове, — это моя последняя возможность. Мой домик скоро развалится, и я уйду в лес, но сначала я должна тебе что-то сказать.
Саймон ни разу не слышал, чтобы девочка Лилит говорила. Тонкий голосок соответствовал ее возрасту, но что-то в этом голосе было необычным: он был слишком серьезным, слишком взрослым, произношение слишком четким. Речь напоминала речь взрослой женщины, такой как…
— Джулой? — произнес он. Хотя знал, что ничего не сказал на самом деле, он слышал, как его голос гулко отдается в голове.
— Да, у меня не остается времени. Я бы не смогла достичь тебя, но дитя Лилит способна… она как линза, благодаря которой я могу концентрировать свою энергию. Она странное дитя, Саймон. — И правда: почти лишенное выражения лицо девочки, которая произносила эти слова, казалось иным, нежели лицо любого другого ребенка. Было что-то в этих глазах, которые смотрели как бы сквозь него, за него, как будто он сам был бестелесен, как туман.
— Где ты?
— В своем доме, но останусь здесь недолго. Мои ограждения разрушены, озеро полно каких-то темных существ. Силы, стоящие у моих дверей, слишком могучи. Вместо того, чтобы сопротивляться этим ураганным ветрам, я лучше убегу и проведу еще один день в борьбе. Я должна сообщить тебе, что Наглимувд пал. Элиас победил на этот раз, но истиный победитель тот, о ком мы оба знаем, — тот темный, с севера. Джошуа, однако, жив.
Саймон ощутил, как внутри у него шевельнулся страх.
— А Мириамель?
— Та, что была Марией и Малахиасом? Я знаю только, что она уехала из Наглимунда, но больше этого ни глаза, ни уши друзей не смогли ничего узнать. Я обязана сказать еще одно: ты должен помнить об этом и думать об этом, раз Бинабик из Йиканука закрылся для меня. Ты должен отправиться к Скале прощания. Это единственное место спасения от надвигающейся бури, безопасность хотя бы на короткое время. Отправляйся к Скале прощания.
— Куда? Где эта скала? — Наглимунд пал. Саймон почувствовал, как его охватило отчаяние. Тогда все и впрямь пропало. — Где скала, Джулой?
Черная волна обрушилась на него, нежданная, как удар гигантской руки. Лицо темноглазой девочки исчезло, оставив лишь серую пустоту. Прощальные слова Джулой вертелись у него в голове.
— Это единственное безопасное место… Беги!.. надвигается буря…
Серое пятно исчезло, будто убегающая с берега волна.
Оказывается, он уставился на мерцающее, прозрачное желтое пламя в луже горящего масла. Он стоит на коленях в кратере Чидсик Уб-Лингит. Испуганное лицо Хейстена низко склоняется к нему.
— Что в тебя вселилось, парень? — спросил страж, поддерживая плечом тяжелую голову Саймона, когда тот садился на табурет. Саймону казалось, что его тело сделано из тряпок и зеленых веточек.
— Джулой сказала,… сказала, что буря… и Скала… Мы должны идти к Скале про… — Саймон не договорил, увидев, что Бинабик стоит на коленях перед помостом. — Что с Бинабиком?
— Ждет приговора, — хрипло сказал Хейстен. — Когда ты грохнулся в обморок, он сказал, что не станет больше бороться. Поговорил немного с королем и королевой, теперь ждет.
— Но это не правильно! — Саймон попытался встать, но ноги подкосились. Голова гудела, как чугунный котел, ударенный молотком. — Не…правильно.
— Такова воля Божия, — пробормотал расстроенный Хейстен.
Вамманак, пошептавшись с женой, повернулся и посмотрел на коленопреклонного Бинабика. Он что-то произнес на гортанном канукском наречии, что вызвало стон у собравшихся. Пастырь поднял руку и нарочито медленным жестом прикрыл ею глаза. Охотница торжественно повторила жест. Саймон почувствовал, как холод, страшнее и безнадежнее зимних холодов, охватывает все вокруг, опускается на него. Он не сомневался, что его друг осужден на смерть.
Солнечные лучи просачивались через набрякшие тучи, едва касаясь большой группы вооруженных людей в доспехах и их лошадей, продвигавшихся по Центральному ряду к Хейхолту. Цвет их ярких знамен был приглушен неровными тенями, а цокот лошадиных подков замирал на грязной дороге, как будто отважная армия беззвучно двигалась по дну океана. Многие солдаты ехали, опустив головы. Другие выглядывали из тени шлемов, как люди, которые боятся быть узнанными.