Мы спустились еще на один пролет, и тогда Саймон стал вырываться. Мы положили его на камень, потому что не могли нести его против его воли, он очень сильный! — но не могли и ждать, пока к нему вернется сознание. Бинабик тянул его за руку и все время разговаривал с ним. Потом Саймон спускался вместе с нами.
От разрушающегося камня было столько пыли, что я едва мог дышать. Потом появился огонь; пламя вырывалось из внутренней двери, и лестница была полна дыма. В окна мы видели, как падают куски верхних этажей. Саймон показал на одно из окон и закричал, что мы должны идти туда. Мы решили, что он сошел с ума, но он схватил Мириамель и потащил ее к окну.
Оказалось, что он все-таки не сошел с ума, потому что за окном было каменное крыльцо — возможно, сухоземцы как-то это называют, а за ним край стены. Оттуда все равно было очень далеко до земли, но стена была рядом, расстояние чуть больше моего роста. Башня распадалась на куски, и мы чуть не упали с крыльца. Тогда Саймон наклонился, схватил Бинабика, сказал ему что-то и бросил тролля в воздух! Я был потрясен! Он приземлился на краю стены, поскользнулся, но удержал равновесие. Мириамель прыгнула без помощи Саймона, и Бинабик не дал ей соскользнуть, когда она приземлилась. Потом Саймон подтолкнул меня, я задержал дыхание и прыгнул. Я упал бы, если бы двое не ждали меня, потому что каменное крыльцо накренилось, когда я прыгнул, и я чуть не промахнулся. Теперь Саймон оставался там один, и Мириамель кричала, чтобы он торопился, и Бинабик тоже кричал. Когда Саймон прыгнул, большая часть крыльца отвалилась. Мы, все трое, вцепились в него и вытащили на безопасное место, не дав ему упасть со стены.
Несколькими мгновениями позже башня обрушилась внутрь с грохотом, какого я никогда не слышал. Это было громче любого грома… Но вы слышали его. Вы знаете. Куски камня, много больше, чем эта палатка, летели мимо нас, но ни один не попал в стену. Большая часть башни обрушилась, и облако пыли, снега и дыма поднялось и рассыпалось тучей брызг. — Тиамак глубоко вздохнул. — Мы долго стояли и смотрели. Это было так, словно я наблюдал за гибелью бога. Я узнал позже, что видели Мириамель и остальные на верхушке башни. Это, наверное, было еще более странно.
Когда мы смогли подумать о том, чтобы идти дальше, Саймон провел нас вниз через Тронный зал, мимо поразительного кресла из костей наружу, где мы встретили вас и других людей. Я благодарил моих враннских богов за то, что сражение уже закончено, я не смог бы даже руки поднять, если бы какой-нибудь норн вздумал воткнуть нож мне в шею
Он сидел некоторое время, качая головой.
Изгримнур откашлялся:
— Значит, ничто не могло уцелеть. Даже если Джошуа и Камарис были еще живы, они были бы раздавлены.
— Мы никогда не узнаем, что осталось в этой куче булыжника. Не думаю, что узнали бы… — Он вспомнил Изорна. — О Изгримнур, пожалуйста, пожалуйста, простите меня. Я забыл.
Изгримнур покачал головой:
— Двери в башню открылись, незадолго до конца. Полагаю, смерть Прейратса положила конец его дьявольской магии — волшебной стене или что это там было. Кое-кто из солдат, те, которые оказались поблизости, вытащили кого смогли, прежде чем башня начала разваливаться. У меня по крайней мере есть тело моего сына. — Он опустил глаза, пытаясь овладеть собой, потом вздохнул: — Спасибо тебе, Тиамак. Прости, что заставил вспоминать все это.
Тиамак нервно засмеялся:
— Я не могу остановиться. Все мы болтаем, как дети, все время с тех пор, как упала башня… с тех пор, как все произошло.
Герцог с трудом поднялся:
— Я вижу, идет Стренгъярд. Остальные встретят нас. Ты пойдешь, Тиамак? Это важно. Я хотел бы, чтобы ты был с нами во время разговора. Нам нужна твоя мудрость.
Вранн мягко наклонил голову:
— Конечно, Изгримнур, конечно.
Саймон брел по булыжникам Внутреннего двора. Тающий снег обнажил пятна сухой травы и ростки новой жизни, которую не успела уничтожить колдовская зима. Различные оттенки зеленого и коричневого радовали его глаз. Он достаточно повидал черного, белого и кроваво-красного, чтобы хватило на несколько жизней.
Он хотел только, чтобы все следовало обычным порядком обновления. Короткие два дня прошли с тех пор, как рухнула башня и исчез Король Бурь, время, когда ему и его друзьям следовало бы праздновать победу, но он был здесь и предавался размышлениям.
Он проспал ночь и первый день после бегства из башни тяжелым, изнурительным сном. Бинабик пришел к нему на вторую ночь, рассказывал истории, объяснял, сочувствовал и, наконец, просто молча сидел рядом, пока Саймон не заснул снова. Другие навещали его все утро второго дня, друзья и знакомые, которые хотели убедиться в том, что он жив. Эти посетители доказали Саймону, что в мире все еще есть какой-то смысл.
Но Мириамель не пришла.
Когда не закрытое облаками солнце после полудня начало скатываться вниз, он собрался с духом, чтобы пойти и повидать ее. Прошлой ночью Бинабик заверил его, что она жива и не особенно пострадала, так что он не боялся за ее здоровье, но успокаивающие слова тролля только усилили его тревогу. Если она была здорова, то почему не пришла или хотя бы не послала записки?
Он нашел ее в палатке беседующей с Адиту, которая заходила к Саймону утром. Мириамель приветствовала его достаточно дружелюбно и поахала над его ранами, так же как и он над ней, но, когда Саймон выразил свои соболезнования по поводу смерти ее дяди и отца, она внезапно заговорила холодно и отстраненно.
Саймону хотелось верить, что это не более чем оправданная горечь человека, прошедшего через ужасные испытания и потерявшего всю семью, не говоря уже о ее несчастной роли в смерти отца, но он не стал обманывать себя, считая, что только это было причиной ее странной реакции. Она и на него реагировала так, словно что-то в Саймоне заставляло ее чувствовать себя до крайности неловко. Ему было грустно видеть в ее глазах эту отстраненность после всего того, через что они прошли вместе, но, кроме того, он злился, не понимая, почему нужно было обращаться с ним так, будто это он заставил ее идти в Эркинланд, а не придерживаться плана Джошуа. Он пытался скрыть свою злость, но беседа становилась все холоднее, пока он не извинился и не ушел, навстречу холодному ветру.
Навстречу холодному ветру вверх по горе пошел он, чтобы побродить по слякоти покинутых дворов Хейхолта.
Саймон остановился, глядя на груду камней, которая некогда была Башней Зеленого ангела. Маленькие фигурки двигались по развалинам. Эрчестерцы рылись в них в поисках чего-нибудь, что можно обменять на еду, или талисмана, который мог бы напоминать о том, что уже стало легендой.
Саймон подумал, что это странно. Он опускался так глубоко, как никто на земле, и взбирался почти так же высоко, но очень мало изменился. Он стал, возможно, немного сильнее, но догадывался, что этой силой обязан главным образом неколебимой твердости мест, по которым он блуждал. В остальном он был почти таким же, как прежде. Кухонный мальчик, назвал его Прейратс. Священник был прав. Несмотря на то что он рыцарь теперь, несмотря на все, что случилось с ним, в его груди всегда будет биться сердце кухонного мальчика.