— Дети Океана были слишком мягкими. — Джирики начал спускаться с лестницы. — Боюсь, именно поэтому мой народ привез их сюда — в надежде, что из тинукедайя выйдут послушные слуги.
Эолер не спешил догонять его. Ситхи двигался быстро и уверенно и держался гораздо ближе к краю, чем посмел бы эрнистириец, даже не глядя вниз.
— А что вы имели в виду, говоря «некоторых из них так называли»? — спросил граф, — Разве среди тинукедайя были не только дворры?
— Да. Те, что жили здесь и которых вы зовете двернингами или дворрами, были только маленькой группой, отдалившейся от человеческого племени. А в основном народ Руяна оставался у воды, потому что океан всегда был дорог их сердцам. Многие из них стали тем, что смертные называют «морскими стражами».
— Ниски? — за время своей долгой карьеры Эолер много времени провел в южных водах и видел немало морских стражей на наббанайских судах. — Они существуют до сих пор. Но ведь писки ни капли не похожи на дворров!
Джирики остановился подождать графа, после чего, возможно из вежливости, пошел немного медленнее.
— Это было одновременно благословением тинукедайя и их проклятием. Они могли изменяться, чтобы лучше подходить к тому месту, где им приходится жить: в их крови и костях есть определенные особенности, способствующие этому. Я думаю, что если бы мир был внезапно охвачен пламенем. Дети Оксана уцелели бы. Очень скоро они обрели бы способность питаться дымом и плавать в горячем пепле.
— Поразительно! — воскликнул Эолер. — Джисфидри и его друзья выглядели такими робкими и хрупкими… Кто бы мог подумать, что они способны на такие вещи!
— В южных болотах есть ящерицы, — с улыбкой сказал Джирики, — которые могут менять цвет, чтобы сливаться с листьями, стволом или камнем, на котором они сидят. Они тоже очень пугливы. Мне не кажется странным, что робкие существа лучше других умеют прятаться.
— Но если ситхи отдали дворрам — тинукедайя — это место, то почему они так боятся вас? Когда леди Мегвин и я впервые пришли сюда, они были в ужасе, решив, что мы — ваши слуги, пришедшие забрать их отсюда.
Джнрики остановился. Казалось, он быв потрясен чем-то, увиденным внизу. Когда он снова повернулся к Эолеру, на лице принца быта такая боль, что даже его чуждые черты не могли скрыть ее.
— Они правы, что боятся нас, граф. Амерасу, мудрейшая среди вас, ушедшая только недавно, называла наше поведение с тинукедайя «великим позором». Мы плохо обращались с ними, и мы скрывали от них вещи, которые им следовало бы знать… потому что думали, что они будут лучше служить нам, если останутся в неведении. — Он расстроенно махнул рукой. — Когда Дженджияна, Леди Дома Танцев Года, в далеком прошлом отдала им это место, многие Дети Рассвета были против ее решения. Даже сейчас среди зидайя находятся такие, которые считают, что мы должны были заставить детей Руяна Ве прислуживать нам. Не удивительно, что они боятся, ваши друзья.
— Ничего этого не было в наших легендах о ситхи, — удивился Эолер. — Вы нарисовали странную, грустную картину, принц Джирики. Зачем вы рассказали мне об этом?
Ситхи снова начал двигаться вниз по выщербленным ступеням.
— Потому что, граф Эолер, эта эра подходит к концу. Это не значит, что идущая за нею следом будет более счастливой, хотя надежда всегда остается. Но — к добру ли, к худу ли — этот период заканчивается.
Они продолжали спускаться молча.
Эолер положился на свои смутные воспоминания о предыдущем визите, вызвавшись провести Джирики через разрушенный город — хотя, судя по нетерпению ситхи, сдерживаемому только его природной вежливостью, Джирики с тем же успехом мог сам вести графа. Пока они шли по гулким пустынным улицам, у Эолера снова возникло впечатление, что Мезуту'а скорее не город, а нечто вроде садка для робких, но дружелюбных животных. Однако на этот раз, когда слова Джирики об океане были еще свежи в его памяти, Эолер представлял себе нечто вроде кораллового сада — бессчетные здания, как бы растущие одно из другого, с пустыми дверными отверстиями и темными тоннелями, башни, соединенные друг с другом каменными переходами, тонкими, как витое стекло. Он рассеянно размышлял, сохранили ли двернингн глубоко внутри стремление к морю и не потому ли город и позднейшие пристройки — Джирики то и депо показывал на какие-то детали, добавленные к подлинным строениям Мезуту'а после того, как ситхи оставили город — так напоминают подземный грот, защищенный от палящего солнца не синей водой, а горным камнем.
Когда они вышли из длинного тоннеля на широкую каменную арену, Джирики, уже взявший на себя обязанности проводника, оказался окруженным облаком бледного мелового света. Эолер видел, как ситхи поднял тонкие руки на уровень плечи сделал какое-то осторожное движение, прежде чем шагнуть вперед. Только его оленья грация скрыла тот факт, что двигался он с ужасной скоростью.
В центре чаши стоял огромный кристаллический столб. Он слабо пульсировал, на его поверхности быстро сменялись все цвета радуга. Каменные ступени вокруг были пусты. Дворров не было.
— Джисфидри! — закричал Эолер. — Исарда! Это Эолер, граф Над Муллаха!
Его голос прокатился по арене и эхом отскочил от дальних стен пещеры. Ответа не последовало.
— Это Эолер, Джисфидри! Я вернулся!
Никто не ответил ему — не было никаких признаков жизни, не было шагов, не было блеска розовых хрустальных жезлов дворров — и Эолер спустился, чтобы присоединиться к Джирики.
— Это то, чего я боялся, — сказал граф. — Они исчезли, потому что я привел вас. Надеюсь только, что они не навсегда оставили город. — Он нахмурился. — Надеюсь, Джисфидри не станет считать меня предателем, потому что я привел к ним одного из бывших хозяев?
— Возможно, — Джирики казался рассеянным и возбужденным. — Во имя предков, — выдохнул он. — Стоять перед Шардом Мезуту'а! Я слышу, как он поет!
Эолер дотронулся до молочного камня, но не почувствовал ничего, кроме легкого движения воздуха.
Джирики протянул к Шарду ладони, но резко остановился, так и не прикоснувшись к камню, словно обнимал что-то невидимое, повторявшее очертания Шарда, но бывшее почти вдвое больше. Световые узоры стали немного ярче, словно то, что двигалось в камне, подплыло немного ближе к поверхности.
Джирики следил за игрой света, медленно водя пальцами по окружностям и ни разу не коснувшись самого Шарда, словно неподвижный камень был его партнером в каком-то ритуальном танце.
Так прошло довольно много времени, и Эолер почувствовал, что его ноги начинают болеть. Холодный сквозняк царапал шею графа. Он плотнее закутался в плащ и продолжал наблюдать за Джирики, который все еще стоял перед сверкающим камнем, углубившись в какой-то безмолвный разговор.
Эолер, которому все это порядком наскучило, принялся перебирать свои длинные черные волосы. Хотя трудно было точно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как Джирики подошел к камню, граф знал, что это не было коротким промежутком: Эолер славился своим терпением, и даже в эти безумные дни его нелегко было вывести из равновесия.