Когда боль утихла, она поняла, что звук тоже прекратился. То ли ее вскрик вспугнул производящее шум существо — если это была крыса или мышь, — то ли просто предупредил его о ее присутствии. Мысль о том, что кто-то притаился за стеной, прислушиваясь к движениям по другую сторону камня, была совсем не того рода, чтобы Рейчел особенно хотелось додумывать ее.
Крысы, сказала она себе. Конечно, это крысы. Они учуяли мою еду, маленькие чертенята.
Что бы ни было его причиной, теперь шум окончательно прекратился. Рейчел села на стул и начала натягивать туфли. Уже не было смысла пытаться уснуть.
Какой странный сон про Саймона, подумала она. Может быть, дело в том, что его дух не находит покоя? Я знаю, что этот злодей убил его. Говорят, что мертвые не могут успокоиться в могиле до тех пор, пока их убийцы не будут наказаны. Но я уже сделала все, что могла, чтобы наказать Прейратса, — и посмотрите только, к чему это меня привело! Никому бы не пожелала!
Мысли о Саймоне, обреченном на вечные одинокие блуждания во тьме, были одновременно грустными и пугающими.
Встань, женщина. Сделай что-нибудь полезное.
Она решила, что пойдет поставить еще еды для бедного слепого Гутвульфа.
Кратковременное посещение верхней комнаты с оконной прорезью подтвердило, что уже почти рассвело. Рейчел посмотрела на темную синеву неба и побледневшие звезды и почувствовала некоторое облегчение.
Я все еще встаю вовремя, хотя большую часть времени провожу в темноте, как крот. Это уже кое-что.
Она вернулась в потайную комнату, ненадолго задержавшись в дверях, чтобы прислушаться. Все было тихо. После того как она нашла подходящую еду для обоих — для графа и его кошачьей подружки, она натянула тяжелый плащ и пошла вниз по лестнице, к тайному проходу за гобеленом на площадке.
Дойдя до места, где она обычно оставляла еду для Гутвульфа, Рейчел, к своему огорчению, обнаружила, что еда, принесенная в прошлый раз, осталась нетронутой. Ни человек, ни кошка не приходили.
Он никогда не пропускал двух дней подряд с самого начала, озабоченно подумала она. Благословенная Риаппа! Неужели бедняга где-нибудь упал?
Рейчел собрала нетронутую еду и положила новую, как будто сушеные фрукты и вяленое мясо, взятые в новой пропорции, могли привлечь ее заблудившегося графа.
Если он не придет сегодня, решила она, придется мне пойти и поискать его. В конце концов, за ним некому больше присмотреть. Это будет по-эйдонитски.
В полном расстройстве Рейчел отправилась назад, в свою комнату.
При других обстоятельствах Бинабик, сидящий на сером волке с посохом наперевес, мог бы быть смешным, но сейчас у Изгримнура не возникло желания даже улыбнуться.
— И все-таки я не уверен, что это лучший выход, — проговорил Джошуа. — Я боюсь, что нам будет не хватать твоей мудрости, Бинабик из Йиканука.
— Имею предположение, что это еще очень большая причина для меня, чтобы начинать путешествие в данный момент времени и с великой скоростью предпринимать возвращение обратно. — Тролль почесал Кантаку за ушами.
— А где твоя леди? — спросил Изгримнур, оглядываясь. Солнце медленно приподнималось над краем горизонта, но на склоне горы не было никого, кроме трех человек и волка. — Мне казалась, она захочет прийти и попрощаться с тобой.
Бинабик избежал взгляда герцога, мрачно уставившись на мохнатую шею Кантаки.
— Мы говаривали друг другу наше «прощай» очень раньше, Ситки и я, — сказал он тихо. — Большая трудность для нее в моем отъезде.
Изгримнур внезапно ощутил горячую волну сожаления обо всех неумных и необдуманных замечаниях, которые он когда-либо делал по поводу троллей. Они были маленькими и странными, но сердца их были такими же смелыми, как у больших людей. Герцог протянул Бинабику руку.
— Счастливого пути, — сказал он. — Возвращайся скорее.
То же сделал и Джошуа.
— Я надеюсь, ты найдешь Мириамель и Саймона. Но если это тебе не удастся — что ж, в этом не будет ничего позорного. Как сказал Изгримнур, возвращайся так скоро, как только сможешь, Бинабик.
— А я питаю надежду, что в Наббане вы будете иметь большую благоприятность.
— А как же ты нас найдешь? — внезапно спросил Джошуа, на его вытянутом лице отразилось беспокойство.
Бинабик несколько мгновений смотрел на него, потом, к удивлению Джошуа и герцога, громко рассмеялся:
— Как я найду армию перемешанных степняков и жителей камней, с предводительством древнего героя из легенд и однорукого принца? Я думаю, в этом не будет задачи великой трудности.
Джошуа облегченно улыбнулся.
— Думаю, ты прав. До свидания, Бинабик. — Он поднял руку, на мгновение обнажив наручник Элиаса, который принц носил как напоминание о своем заключении и долге, который когда-нибудь заплатит его брат.
— Прощайте, Джошуа и Изгримнур. Пожалуйста, передавайте это также всем остальным от меня. Я не имел бы возможности перенести прощание со всеми. — Он наклонился, чтобы шепнуть что-то терпеливо ждущей волчице, а потом повернулся к ним. — В горах мы говариваем так: «Иньи коку на сиккаса мин так» — «когда мы будем встречаться снова, солнце будет в небе». — Он обеими руками вцепился в шерсть на загривке волчицы. — Хиник, Кантака. Ищи Саймона. Хиник умму!
Волчица поскакала вверх по мокрому склону. Бинабик раскачивался на ее широкой спине, но сидел очень прямо. Изгримнур и Джошуа смотрели им вслед, пока странный всадник и его еще более странный конь не взобрались на гребень холма и не исчезли из виду.
— Боюсь, я никогда больше не увижу их, — сказал Джошуа. — Мне холодно, Изгримнур.
Герцог положил руку на плечо принца. Ему и самому было не особенно тепло и не особенно весело.
— Пошли в лагерь. У нас около тысячи людей, которых мы должны заставить двигаться к тому времени, когда солнце поднимется над вершинами холмов.
Джошуа кивнул:
— Ты прав. Пойдем.
Они повернулись и пошли по собственным следам на мокрой траве.
Мириамель и Саймон провели первую неделю после бегства из лагеря Джошуа в Альдхорте. Путешествие было медленным и чрезвычайно трудным, но Мириамель, задолго до того как пуститься в путь, решила, что лучше потерять время, чем быть пойманной. День за днем они продирались сквозь густой лес и перепутанную молодую поросль, под нескончаемое ворчание Саймона. Они вели лошадей в поводу куда чаще, чем ехали верхом.
— Лучше уж радуйся, — сказала она ему однажды, когда они отдыхали на полянке, прислонясь к стволу старого дуба. — По крайней мере, несколько дней мы будем видеть солнце. Когда выйдем из леса, снова придется ехать по ночам.
— Если бы мы ехали ночью, мне, по крайней мере, не видны были бы эти проклятые колючки, которые уже всю кожу с меня содрали, — сердито сказал Саймон, потирая ободранные колени.