«По отпечатку меня могут найти, – понял он. – Надо его убрать, пока не поздно». Убрать-то просто, но мысль о собственном промахе заставила его сжать зубы. Он – победитель, а победители не допускают промахов. Ничего, он все исправит.
В доме напротив зажегся свет, дважды хлопнула дверь. Нужно было уходить. Он перелез через забор и метнулся в кусты. Нет, сейчас к бане идти нельзя – можно нарваться на кого-нибудь из дураков, решивших проверить, отчего визжит ночью красивая рыжая соседка. Значит, ему предстоит пойти туда утром. Но ранним утром, когда все еще спят. Хорошо, что никто пока не догадался снять его отпечатки с окошка в бане.
Успокоенный этой мыслью, он вернулся домой.
Лесник проснулся в пять утра с гудящей головой. Странно, вроде бы и не пил много, но похмелье с каждым разом мучит все сильнее и сильнее. «Старый становлюсь, – решил он. – Старых водка легко одолевает».
Похмелиться в доме было нечем. За стареньким, дрожащим, как припадочный, холодильником обнаружилась пластиковая бутылка, а в ней – пива на донышке. Лесник и не помнил, когда купил ее, а главное – зачем засунул в темный угол, где всегда стояла мышеловка с засохшим до окостенения куском сыра. Даже очень голодная мышь не покусилась бы на эту древность.
Он вытащил бутылку, залпом выпил мерзкую мутную жидкость и выскочил во двор – выплюнуть.
– Вот ведь… мать… испортилось, – негромко пожаловался Степан лесу, стоящему вокруг.
Он напился холодной воды из ведра на крыльце, и ему стало легче. Стояла утренняя тишина, и воздух был таким свежим и легким, что Лесник решил выбраться из своего двора, в котором он безвылазно сидел уже два дня подряд.
– Спать все равно не буду, – бубнил он себе под нос, огибая сарай и открывая толстую дверь, доски которой уже начали подгнивать. – Чего сидеть на месте? А вечером опять выпить надо… Значит, что? Значит, можно бы и Машку с Глашкой вывести. А не то…
Козы, лежавшие в темном углу, подняли головы и уставились на него желтыми раскосыми глазами.
– Красавицы мои, – умильно проговорил Лесник, чувствуя вину перед животными. – Не пас я вас, ласточки, свежей травки не давал… Ну выходите, выходите…
Козы не торопились выходить, не понимая, чего хочет от них хозяин в такую рань.
– А ну пошли, кому сказал! – обозлился Лесник. Поднял хворостину, лежавшую в углу, и козы нехотя встали. – Вот и умницы, вот и ласточки, – бормотал Степан больше себе, чем им, прогоняя недовольных коз по двору и выводя за калитку. – С утра покушаете, потом поспите, потом молочка дадите. Вероника-то возьмет молочка, возьмет…
С мыслями о Веронике он незаметно дошел до полянки перед лесом, где обычно пас коз. Отсюда дом Егоровых был хорошо виден, и Лесник уселся на росистую траву, с тоской глядя на коньки крыш. Козы паслись рядом, лениво пощипывая траву и мотая грязновато-белыми бородками, на которых оставались капли росы.
– День-то жаркий будет, – по старой привычке разговаривать с самим собой негромко сообщил Лесник. – Эй, а это кто?
Приподнявшись, он рассмотрел возле черной бани Липы Сергеевны человека, который что-то делал возле окна. Человек этот был хорошо знаком Степану, который никак не мог понять, что тому понадобилось возле чужой бани рано утром.
– Эй! Что придумалось-то у тебя, голуба? – вслух спросил Лесник и решил подойти поближе. Козы послушно двинулись за ним.
А человек старательно протирал тряпкой окно бани. Опешивший от удивления Степан остановился неподвижно, и вдруг в его голове все встало на свои места. Он соединил в одно целое упоминание Вероники о том, что ее подругу кто-то испугал возле старой бани, и убийство старухи, и картина так четко и ясно сложилась, что он тихо присвистнул. Так вот тут, оказывается, кто! Следы, значит, свои стирает. Боится, что сначала тут эти… как их… отпечатки найдут, а потом уж и до убийства в доме доберутся.
– Нехорошее это дело, – укоризненно сказал он.
Человек, увлеченный своим занятием, вздрогнул, выронил тряпку и обернулся. В десяти шагах от него стоял Лесник и качал головой. Вид у него был помятый, и человек понял, что Лесник опять накануне крепко нажрался и сейчас плохо соображает.
– Да ты не боись, не боись, – продолжал Степан. – Не скажу я никому.
«Веронике с той теткой, которая ей вроде бы мать, а вроде и не мать, тяжело приходилось, – подумал он. – Так что, может, раз ее теперь нет, то дело-то и неплохое, только… очень уж скверное».
– А ты чего здесь? – спросил наконец человек, поняв, что ничего плохого от Лесника ждать не стоит и шума тот поднимать не будет.
– Прогуляться вышел, – охотно ответил Степан. – Смотрю – а тут ты… Тряпку-то не забудь, – посоветовал он. – Чай, какая-никакая, а улика.
Довольный вовремя всплывшим в голове правильным словцом, он повернулся и пошел обратно к поляне. Человек недолгое время смотрел ему вслед, обдумывая, что делать дальше, потом подхватил тряпку и, внимательно оглядывая огороды, пошел к деревне, готовый в любую минуту спрятаться от любопытных глаз. Достаточно встречи с забулдыгой Лесником. Вот принесло его не вовремя! Ничего, обойдется… Сам сказал – никому ничего не расскажет.
Лесник уходил прочь медленно, понурившись, потому что воспоминание о Веронике и смерти ее матери вызвало у него тяжелые чувства. «Дмитрия ейного посадили, – думал Степан без малейшего сочувствия к мужу Вероники, – а ни за что, получается. Черт бы с ним, а вот Веронику жалко. Как там малой сказал… Плачет она, значит, убивается. Может, и в самом деле любит…»
Остановившись, Лесник тяжело вздохнул, обернулся и поискал глазами коз. Те, как собачонки, трусили от него невдалеке.
– Обратно пошли, – позвал их Лесник. – Хватит, нагулялись.
Настроение у него испортилось. «Понесла меня нелегкая к этой бане! – зло подумал он. – Вот и гадай теперь, чего дальше делать… А, ничего не буду делать. Ни при чем я!»
Он пошел к дому, пару раз оглянувшись по дороге на Липину баню. Но около нее уже никого не было.
* * *
Борис Петрович Забелин смотрел на Машу сердито и раздраженно. Сорвали его с утра пораньше из-за какой-то ерунды, черт возьми! Испугали их ночью – удивительное дело!
– Он протер стекло, поймите, – в один голос уверяли его Маша и Ирина. – Боялся оставить отпечатки на стекле!
Вот ведь чушь. Даже если и похулиганил кто-то из своих, убийство-то здесь при чем? Так Борис Петрович и заявил Маше.
– Ну и часто у вас тут таким образом хулиганят? – скептически осведомилась та, хотя и старалась изо всех сил не выводить из себя следователя, от которого зависела участь Мити. – Сначала меня кто-то подстерегал возле бани, потом убили мать Вероники, а вчера человек чуть не проник в дом!