– Ладно, – сказал с радостью в голосе дед, – если ты хорошо перенесешь море, я тебя возьму с собой и в другие плавания. На следующий год мы сможем поехать в Соединенные Штаты и Канаду, если ты захочешь.
Если бы не болела нога, Мелани стала бы танцевать от радости и от облегчения. Если дед говорил о путешествии с ней в Америку в следующем году, значит, он не собирался выдавать ее замуж так рано, как сказал об этом Розе. И она с успокоенным сердцем посмотрела на Динарскую бухту, которая стала исчезать за шелковой гладью вод.
Уже собирались обогнуть мыс Мулине, как вдруг появилась величественная белая яхта с английским флагом и с водруженным белым брейд-вымпелом с красным крестом Святого Андрея, над которым сияла золотая корона. Мелани знала этот вымпел английского клуба, самого закрытого и шикарного клуба в мире. Очень мало было английских прогулочных судов, которые могли иметь этот вымпел. Дед схватил свой бинокль и стал пристально рассматривать яхту, которая собиралась войти в порт…
– Черт возьми! – выругался он, покраснев весь от злости и еле сдерживаясь. А затем, резко повернувшись к Мелани, спросил: – С кем твоя мать, ты сказала, уехала?
– Да с лордом Кларендоном и другими…
– С кем это, с другими?
– Откуда я знаю, дедушка? Я никого не знаю…
– Ты уверена, что никого не знаешь? Ни одного человека?
– Только одного… и то с недавних пор.
– Кто это?
– Маркиз де Варенн. Тот, кого я чуть не убила, когда упала с дерева. Почему вы спрашиваете?
– Потому что это яхта лорда Кларендона. Невероятно, чтобы твоя мать находилась на ее борту! Подожди, я сейчас узнаю!
Взяв огромный громкоговоритель, он окликнул английское судно, когда оно оказалось на самом близком расстоянии, и спросил, пользуясь самыми куртуазными выражениями, шла ли эта яхта из Англии, и если да, то не встречала ли она на своем пути корабль с названием «Сирена», что было его чистейшим вымыслом. В ответ англичанин приветствовал французского яхтсмена и ответил, что идет из Дьеппа и не встречал названного судна.
Положив громкоговоритель, дед направился к рулевому, возможно, для того чтобы успокоиться и избежать расспросов Мелани. Девочка никогда не видела у него такого багрового лица и такого ужасного выражения; она не осмелилась подойти к нему, и радость от путешествия была омрачена, ей снова показалось, что почва поплыла у нее под ногами. Ее мать не поехала на яхте лорда Кларендона с другими приглашенными, куда же она отправилась с таким количеством багажа? И с Франсисом? И почему она солгала? Да потому, что это было просто: Мелани знала не всех, а имя Кларендона она упомянула потому, что его яхта недавно стояла на приколе в бухте. Впрочем, она могла назвать любое другое, первое, которое ей пришло бы в голову.
– Вам холодно? – с беспокойством спросила Фройлейн, увидев, что ее воспитанница вздрогнула.
– Нет, благодарю вас. Надо пользоваться такой хорошей погодой… да и море такое красивое!
Шхуна, выйдя в этот момент из устья Ранса, шла в направлении острова Гернезея. Под узким форштевнем яхты море слегка расходилось, под напором ветра начинали скрипеть, как большие арфы, веревки винтов. Мелани жадно вдыхала воздух и радовалась тому, что бриз хлестал ее по щекам, давая возможность встряхнуться. На мгновение она закрыла глаза, чтоб лучше вдохнуть соленый морской воздух… Вдруг чей-то стон заставил ее их открыть, и она увидела, что бедная Фройлейн позеленела.
– Господи! – вскрикнула Мелани, – вы нездоровы?
– Я… я не ошен карашо сепя шуфстфую… – простонала несчастная, поднося платок ко рту, а затем устремилась к релингам и, склонив голову, отдала съеденный завтрак в дань Нептуну. Подбежавший матрос подхватил покачивающуюся женщину и проводил ее до каюты.
– Хоть ты не разболейся! – сказал Мелани дед, окинув ее взглядом, полным недоверия.
– Я никогда не страдала морской болезнью, когда уходила в море ловить рыбу с дядюшкой Глоагеном. С какой стати мне разболеться здесь, когда я с вами?
Он удовлетворенно кивнул головой.
– Прекрасно! – промолвил он и своей большой рукой обнял хрупкие плечики внучки. И они долго стояли вместе, наблюдая за игрой зеленых волн, на которые несущаяся яхта надевала корону из белой пены, объединенные тяжелой дланью деда. Теплоту ее она чувствовала сквозь шерстяную ткань куртки и ей передавалось доверие и спокойствие, которых она никогда не знала раньше. Через некоторое время, осмелев, она его спросила.
– Вы очень сердитесь на маму?
– Она сумасшедшая! – громко сказал он, но тут же, понизив голос, как будто этот взрыв погасил его ярость, добавил: – Правда, это я знал давно.
– Где же она может быть?
– Мы об этом очень скоро узнаем! Послушай, детка, мы с тобой совершаем прекрасное путешествие, по крайней мере, я надеюсь, что это так! И если ты согласна, давай условимся не говорить о твоей матери до тех пор, пока мы не будем иметь честь встретиться с ней в Париже. Кроме того, ты еще слишком молода, чтоб вмешиваться в дела взрослых, и ты должна уважать свою мать, даже если ты не всегда можешь понять ее поведение. Понятно?
– Да, дедушка, но я думаю, что…
– Но что?
– Ничего… это неважно…
Рука деда крепче сжала ее плечо, а голос стал более твердым:
– Мелани, если ты хочешь, чтобы мы были друзьями в будущем, ты должна мне доверять. Я могу догадаться, о чем ты думаешь. Ты была бы счастливее, если бы твоя мать не была бы вместе с этим Варенном. Или объясни мне, почему ты краснеешь, когда произносят его имя? Он так обольстителен?
Мелани кивнула:
– Он был очень мил со мной, и я предпочла бы, чтобы мы были друзьями. Но это неважно, – сказала она, подняв голову и улыбнувшись деду. – Вы правы, дедушка, не стоит портить наше путешествие всякими пустяками. Будем лишь говорить о том, что увидим вместе…
С сиплым криком над ними пронеслась чайка, возвращаясь к побережью, где дома начинали сливаться с густой зеленью, покрывавшей весь Изумрудный берег. Солнце припекало. Резким движением Мелани сняла свою шляпу, затем расстегнула приколку, которая держала косу на самой макушке, и распустила волосы, чтобы ветер, надувавший большие красные паруса, смог бы играть ими. Она смеялась, радуясь, что ветер подхватывал длинные пряди ее волос. Стоя чуть поодаль, дед смотрел на нее с выражением, которое выдавало его еще более глубокое чувство, чувство, которое Мелани была бы неспособна передать, даже если бы и поняла. Она полностью отдалась этому новому удовольствию: ей казалось, что, освободив волосы, она рвала с прошлым, в котором было много принуждения и которое она могла на время забыть. По крайней мере, до тех пор, пока Фройлейн будет в тисках морской болезни…
Казалось, произошло чудо, но на следующий день нога Мелани стала опять почти такой же гибкой, какой была раньше, и она смогла без ограничений наслаждаться неожиданным круизом.