– Ну конечно. Вокруг нас было слишком много разговоров. Надо ковать железо пока горячо, и вчера вечером я дал небольшое объявление в газетах с настоятельной просьбой не досаждать нам, по крайней мере, сейчас.
Во всех парижских газетах появились статьи, сообщавшие о «почти сказочном» спасении и возвращении маркизы де Варенн, о которой сообщалось, что она утонула в глубоком озере Комо. Ее спас неграмотный рыбак из Граведоны, и она в течение нескольких дней оставалась без сознания. Итальянская полицая, которой маркиз де Варенн собирается сделать щедрый подарок, почти случайно нашла ее и передала французским властям…
Чтение этого почти лирического рассказа очень развеселило Мелани:
– Вам действительно удалось заставить их проглотить это?
– Не совсем, я думаю, ибо с утра дом находится буквально в осаде. Я был вынужден принять двух-трех газетчиков, ибо, конечно, не может быть и речи о том, чтобы вы встретились с прессой.
– И вы им сказали…
– Что мне совершенно нечего добавить к тому, что написано, если не считать того, что вам требуется покой. Вот почему вы должны удовлетвориться прогулкой в саду завтра и, может быть, послезавтра.
– Может быть, полиция проявит большее любопытство? Мне кажется, вы забыли, что уже имели дело с ней у меня в доме?
– У нас, моя дорогая, у нас! И хочу вас уверить, что этот комиссар Ланжевэн не станет белее настойчивым и любопытным, если он печется о своем продвижении по службе. Мы, конечно, живем при республиканском режиме, но у меня довольно высокие связи, чтобы заставить его замолчать.
Его самодовольство было невыносимо для Мелани, поэтому она взяла из стопки газет, лежащей на столике, одну, чтобы показать, что их разговор слишком затянулся. Внезапно ее внимание было привлечено одной заметкой: «Не есть ли это результат тайно проведенной дуэли? На бирже говорят о «несчастном случае», происшедшем с господином Оливье Дербле, одним из самых блестящих молодых финансистов. Ранение серьезно. Вчера утром соседи видели, как его привезли домой в тяжелом состоянии. Профессор Жорж Дьелафуа, которого срочно вызвали к нему, отказался что-либо сообщить, но интересно было бы узнать, где прогуливался так рано господин Дербле и с кем он повстречался…»
Мелани скомкала газету и грозно посмотрела на де Варенна:
– Я хочу узнать о состоянии здоровья господина Дербле! – сухо сказала она.
– Я не понимаю, почему это вас так волнует? Пусть он умрет спокойно!
– Вы чудовище! Вы самый низкий в мире человек, но вы еще и глупы! Разве вы не понимаете, что если хотя бы моя мать не пошлет к нему, то газетам нетрудно будет добраться до вас, а если он умрет, как бы вам этого хотелось, то вас могут привлечь к ответу?
Насмешливая улыбка исчезла с лица Франсиса, и он на мгновение задумался:
– Может быть, вы и правы. Я сейчас прикажу…
Немного спустя Полен отправился в путь в одной из колясок. Он должен был заехать к Оливье Дербле, чтобы справиться о нем, а затем направиться на Елисейские поля, чтобы передать Сомсу записку, на-писанную Мелани в несколько фривольном тоне, чтобы вызвать недоверие старого слуги, который ее хорошо знал. Она сообщала в ней, что решила провести несколько дней у матери, чтобы лучше приготовиться к большому сезону Парижа. Она писала также, что ей совершенно необходимы ее туалеты и драгоценности, что она просто сойдет с ума, если у нее не будет украшений, чтобы предстать в свете во всем блеске. Все это было написано немного нелепо, и молодая женщина надеялась вызвать этим подозрения у старого слуги, а мадам Дюрюн умела читать между строк.
Через два часа все, что мадам Ланвэн приготовила для нее, было ей доставлено, так же как и маленький чемоданчик, с которым она ни на минуту не расставалась во время своей одиссеи в Провансе. И естественно Альбина была тут как тут и сразу же схватила первое платье, чтобы посмотреть на клеймо автора наряда.
– Жанна Ланвэн, – воскликнула она таким тоном, как если бы это было «На помощь!» – Как тебе удалось уговорить ее шить для тебя, когда она ни разу не согласилась работать на меня?
– Я не знаю, – ответила раздраженно Мелани. – И я очень бы вас просила позволить мне самой разобрать свои наряды. Мне сейчас просто не хочется говорить о тряпках. Я думаю о господине Дербле…
Действительно, новости, принесенные Поленом, были мало-утешительными. Оливье Дербле был в очень тяжелом состоянии, и, по словам слуги, господин профессор Дьелафуа не надеется его спасти. Но Альбина, конечно, по-другому относилась к этому молодому человеку.
– Не хочешь ли ты сказать, что сходишь с ума по нему? Ведь он всего лишь служащий твоего деда!
– Служащий! Вас послушаешь, так можно вообразить себе некую канцелярскую крысу с люстриновыми нарукавниками… К счастью, газеты и весь финансовый мир думают несколько иначе, чем вы! А я не могу забыть все то, что он сделал для меня, как искренний друг, и что он умирает из-за меня!
– Да, ты права, он дрался за тебя! Как это романтично! Надо, чтобы ты как-нибудь рассказала мне о нем. Я ведь его едва знаю. О, это платье из черного тюля просто сногсшибательно… Как ты думаешь, оно пойдет мне?
Рискуя разорвать этот чудесный туалет, Мелани почти вырвала его из рук матери.
– Нет, оно было сделано для меня, и я гораздо тоньше вас! А теперь, прошу вас, оставьте меня в покое!
– Хорошо, хорошо! Как ты хочешь! Боже мой, что за характер! – оскорбленно проговорила Альбина, направляясь к двери, но по дороге остановилась возле маленького столика, на котором стояла шкатулка с украшениями, и, не удержавшись, раскрыла ее:
– Слава Богу, – воскликнула она, – твой розовый жемчуг здесь. Я так боялась, как бы ты его не потеряла! Это была бы невосполнимая потеря для семьи.
– Большая, чем моя гибель? – прошептала Мелани, разочарованно и с некоторой жалостью глядя на мать. Эта женщина была неисправима, и самый маленький бриллиант заставлял ее забывать о здравом смысле, если он когда-нибудь был у нее. Просто удивительно, где была ее безумная страсть к Франсису, в ее холодном сердце или в ее птичьей головке?
– Какая же ты глупенькая! Говорить подобные вещи, когда мы так переживали за тебя!
Она это сказала как-то машинально. Взяв жемчуг, начала его примерять, стоя у зеркала. Она готова была присвоить его, и Мелани, подумала, что пора вмешаться. Как только украшение попадет в руки матери, ей его больше не видать… А это ожерелье было дорого ей: ведь это был подарок ее деда.
Осторожно, но твердо она взяла свое украшение из рук матери. Та, увидев взгляд дочери, не стала протестовать и удалилась, напекая какой-то мотив. Оставшись наконец одна, Мелани положила жемчуг в футляр, затем взяла два других, в которых лежало кольцо с бриллиантом невесты и обручальное кольцо. Она задумалась, глядя на них.
Роль, которую она играла сейчас, требовала, чтобы она надела их, но она не могла решаться на это, ибо это означало бы, что де Варенн победил и она подчинилась ему. Надеть их, значит предать своего деда, а также Антуана, который, возможно, жертвовал собой ради нее, и особенно Оливье, лежащего на смертном одре. Больше всего она думала о нем, испытывая беспокойство и угрызения совести. Еще недавно он раздражал ее, она находила его скучным без всякого на то основания, но сейчас его храбрость и преданность вызывали ее восхищение. Кроме того, он был ее последней надеждой: если он умрет, никто не сможет защитить состояние старого Тимоти и его наследницы от посягательств бессовестного охотника за приданым. Но даже не это больше всего ее тревожило. Она будет испытывать подлинное горе, если ей сообщат о смерти Оливье. Девушка положила на место футляры, закрыла шкатулку и спрятала ее на нижнюю полку шкафа.