— Чтобы аборт сделали? — Мерри чуть ли не выплюнула это слово прямо в несчастное лицо Хелен.
— Да, аборт, — повторила Хелен.
Мерри совсем не хотела ввязываться в эту историю. У нее хватало собственных проблем. И Мерри позвонила Джеггерсу. Он обедал. Она снова позвонила в три. Когда он снял трубку, она спросила, не слушает ли их разговор по параллельной трубке его секретарша.
— Нет, — ответил Джеггерс. — А что, попросить ее что-то записать?
— Нет-нет. Слушайте, вы, наверное, мне не поверите, но у меня к вам очень необычная просьба. Моей подруге нужно сделать аборт.
— Я тебе верю, — сказал Сэм.
— Можете как-то помочь?
— Для кого?
— Хелен. Хелен Фарнэм. Моя соученица.
— Сколько уже?
— Она говорит, шесть или семь недель.
— Как у нее с деньгами?
— Я думаю, все в порядке. Сколько это будет стоить?
— Врачи, которых я знаю, берут дорого, — ответил Джеггерс. — Это хорошие врачи, но дорогие. Я думаю, не меньше тысячи.
— Это ей по карману.
— Я тебе перезвоню через час.
— Спасибо, Сэм, — сказала Мерри и положила трубку.
— Сколько? — спросила Хелен. Ее лицо было белым, как мел.
— Тысяча.
— Но я не могу… Мы не можем…
— А твои родители? — спросила Мерри.
— Ой, я же не могу…
— Сколько ты можешь осилить?
— Триста. Ну, триста пятьдесят.
— Ладно. Остальное будет моей долей.
Через три дня Мерри отвезла Хелен на Парк-авеню, по адресу, который дал ей Джеггерс. Мерри сидела в приемной, листала журналы «Лайф», «Лук» и «Сатэрдей ивнинг пост», пока в соседней комнате из чрева Хелен выковыривали ребенка. Врач вышел из операционной, сел рядом с Мерри, и они стали ждать, когда Хелен очнется от наркоза.
— С ней все в порядке? — спросила Мерри.
— Да, все нормально. С ней все будет отлично, — он глубоко затянулся сигаретой, выдул струю дыма в потолок и сказал. — Единственное, чего я никак не могу понять, почему вы, дрянные девчонки, не можете себя обезопасить. Она же могла сэкономить себе девятьсот восемьдесят пять «зеленых». И не причинять себе столько неудобств.
— Вы правы, — сказала Мерри.
— Или вам сэкономить девятьсот восемьдесят пять «зеленых», Это же ваши деньги?
— Почему вы так решили? — спросила Мерри.
— Это мое предположение.
Мерри вспомнила, как ходила в банк с чеком Хелен и чеком Тома, как сама выписала чек, а потом сложила десять стодолларовых купюр в свой кошелечек и бросила его на дно сумки. Сумка от этого ничуть не потяжелела.
— Ну, часть — моя, — согласилась она.
— Послушайте, пока мы тут ждем, хотите я вас осмотрю? Должны же и вы извлечь из этого какую-то пользу?
— Хорошо, — согласилась Мерри.
Он повел ее через приемную в один из смотровых кабинетов. Они прошли мимо раскрытой двери, и Мерри увидела лежащую на кушетке Хелен. В соседнем кабинете под пристальным взглядом врача она разделась, влезла в гинекологическое кресло и расставила ноги. Металлические детали кресла обожгли ее кожу холодом. Смертельным холодом.
Через два дня Хелен съехала с квартиры, и Мерри осталась одна. Мерри снова вернулась к прежнему распорядку дня: чтение, прогулки в парке, театр, возвращение домой, телевизор. Не так-то уж это и плохо, решила она. Совсем неплохо.
* * *
В лос-анджелесском международном аэропорту ее ждал лимузин, присланный кинокомпанией. Еще одна отсрочка, подумала она. Она и сама пока еще не могла понять, что именно оттягивалось. Но что-то происходило, что-то изменилось — что? Благодаря участию в спектакле, она прожила эти семь месяцев как за каменной стеной: ей надо было говорить одни и те же слова в одних и тех же ситуациях на той же самой сцене каждый день. А теперь она была лишена всего этого. Она ехала в Голливуд, чтобы собственными глазами увидеть, как снимается кино, и чтобы испытать собственные силы. Испытать себя, точнее говоря, и сравнить себя с отцом. О Тони она уже и думать забыла. И вообще она как-то умудрилась отшивать всех мужчин, которые в последнее время попадались ей на пути и пытались вторгнуться в ее жизнь. Над ними всеми, непостижимые и недостижимый, словно на гигантском рекламном щите в туманной дымке вдали, сиял образ ее отца. Это был его юрод. Кино было его игрой. И вот она здесь — чтобы присоединиться к игрокам.
Но все же Мерри пока не вполне осознала свой приезд в Голливуд. Перелет через всю страну был приятным и не доставил ей никаких хлопот. Представитель кинокомпании получил ее багаж и сам загрузил чемоданы в лимузин. Длинный автомобиль, точно гигантская черная рыба, медленно двинулся с места, и, выехав на фривей, помчался по направлению к Лос-Анджелесу. Она подумала, что плавание по течению, увлекшему ее в день, когда она получила первую роль, продолжается.
Обо всем заботились другие. Уэммик нашел ей дом в Колдуотер-кэньоне. На аллее перед домом стоял — только представьте! — белый автомобиль. Дом сняли специально для нее. На камине стояли свежие цветы в вазе, в баре — бутылки со спиртным и лимонадом, а в холодильнике кувшин апельсинового сока. Представитель кинокомпании и шофер перенесли ее багаж в дом.
— Мистер Клайнсингер с нетерпением ждет встречи с вами, — сказал представитель. — Он поздравляет вас с возвращением в Лос-Анджелес.
— Спасибо. Спасибо вам большое.
— Вас ждут завтра в девять тридцать для встречи с гримером и костюмером. Вы сами приедете или за вами прислать машину?
— Пожалуйста, в первый раз пришлите за мной машину.
— С удовольствием. Чего еще желаете?
— Ничего, мне больше ничего не нужно. Я вам очень благодарна за все заботы. Вы очень любезны.
— Был рад с вами познакомиться, — сказал он и ушел.
Она хотела, чтобы за ней послали машину, потому что ей понравилось пассивно принимать все, что ей предлагали, и она хотела растянуть это удовольствие как можно дольше. Она словно опять очутилась в утробе матери, где было так уютно и безопасно.
* * *
В одной из комнат на четвертом этаже здания банка «Мерчанте энд Майнере» на бульваре Уилшир без умолку стрекотали телетайпы, разнося по всей стране ответы на вопросы, заданные из нью-йоркского офиса.
Факты, имена, цифры, даты, информация, мнения сначала формулировались в словах, потом переводились в дырочки на длинной бумажной ленте, а потом передавались по проводам через континент. Это было в высшей степени удивительное помещение. Для удобства посетителей лос-анджелесского корпункта журнала «Пале» эту комнату отделяло от коридора огромное, во всю стену стекло, так что посетители могли видеть работающие машины, которые выстроились в ряд под коричневой деревянной панелью с шестью циферблатами, показывающими время в Лос-Анджелесе, Чикаго, Нью-Йорке, Лондоне, Москве и Токио.