Она встала и, отряхнув с юбки пыль, отошла к противоположной стене. Рисунок. Она коснулась его ладонью.
— Сначала мы решили, что это пентаграмма, — сказал Фил. — Но мы ошибались.
— Верно, — задумчиво пробормотала Марина, прослеживая взглядом линии на стене. — Это скорее звезда. Но ошибиться и впрямь легко… если, конечно, человек зашорен и лишен фантазии.
Фил промолчал. Что это было, неужели комплимент?
— И это не краска. Экспертизу проводили?
— Еще нет, но образец возьмут. Когда будут готовы результаты, я не знаю. Как ты думаешь, что это?
— Думаю, какой-то естественный материал. Возможно, растительный. Возможно, человеческие выделения. Возможно, смесь того и другого. Не знаю… Что-то в таком роде. Органическое.
Марина выпрямилась и снова окинула помещение внимательным взглядом. Клетка. Подойдя к ней, она обернулась и посмотрела на верстак, затем — на букеты цветов у стены. Потом — на рисунок на стене. Медленно, размеренно она обошла комнату по периметру, останавливаясь у каждого букета. Губы ее все время беззвучно шевелились, лоб был наморщен, словно она производила в уме сложнейшие математические вычисления.
Остановившись в центре, она расставила руки в стороны и, затаив дыхание, принялась вращать ими, оттягивая кончики пальцев. В этот момент она напоминала не то жрицу какого-то языческого культа, не то тренера по йоге.
Фил как завороженный наблюдал за ней. Иной раз ему самому становилось страшно оттого, как сильно он любит эту женщину.
— Ну, — наконец сказала она, — слушай.
ГЛАВА 26
Тени на кухне Дона и Эйлин Бреннан удлинялись. Сгущались сумерки, словно кто-то пеленал солнце в серое одеяло.
Они сидели за столом, разделенные молчанием, как ледяной глыбой.
В соседней комнате тишина была иного рода — мирная, спокойная: там у выключенного телевизора дремала Джозефина.
Эйлин, вздохнув, взяла чашку. Чай уже остыл, но она все равно его отхлебнула.
Дон не шелохнулся. Гаснущие лучи солнца играли на его лице, углубляя морщины, не давая покоя.
Эйлин осторожно поставила чашку на подставку. «Цветы Британских островов». Сувенир от подруги. Она даже не обратила внимания, какого он цвета.
— Надо же… Надо же что-то делать…
Ее голос поглотила холодная, тревожная тишина.
— Нельзя же допустить, чтобы он… И дальше… Чтобы он узнал…
— И что ты предлагаешь? — Когда Дон обернулся на ее голос, это было столь же невероятно, как если бы ожил идол на острове Пасхи. — Что мы можем сделать?
— Не знаю… Но что-то…
— Сказать ему, да?
— Возможно.
Уходящий свет трепетал в предчувствии скорой кончины.
Дон покачал головой. Темнота наступала.
— Не думаю, что получится… После всего, что…
Эйлин тяжело вздохнула.
— Тогда как же нам поступить? Он ведь узнает, Дон. Рано или поздно.
Дон промолчал. Тень накрыла уже добрую половину его лица.
Эйлин чуть подалась вперед, чтобы попытаться растопить лед между ними. Голос ее был таким же приглушенным, как освещение в кухне.
— Он все равно узнает. И поймет, что мы скрыли это от него. Каково нам тогда придется? Каково придется ему?
Дон ничего не ответил. Эйлин наблюдала за его лицом. Вздохнув, она опустила глаза на чашку, поднесла ее к губам, но, вспомнив, что чай давно остыл, поставила ее на место.
Тишина. И сгущающиеся сумерки.
Из соседней комнаты донесся плач: проснулась Джозефина. Эйлин покосилась на дверь и снова перевела взгляд на Дона.
— А как быть с ней?
— Не надо, Эйлин. Не начинай.
— Как быть с этой несчастной девочкой? Она разве не имеет права знать?
— Эйлин…
— Что, Дон? Что?
Плач становился все громче.
— Я не могу. Это слишком… Не могу я. Ты же сама знаешь…
— Дон, он должен об этом знать. Вот и все. Должен.
Плач стал еще громче.
Дон опустил голову.
Плач не утихал. Эйлин не сводила с Дона глаз.
— Иду-иду, милая. Бабушка сейчас придет.
Джозефина немного успокоилась. Эйлин встала из-за стола.
— Пора, Дон. Ты же сам знаешь, что пора.
И она вышла из комнаты.
Дон не сдвинулся с места.
Солнце полностью ушло за горизонт.
ГЛАВА 27
— Это пока предварительные результаты, — сказала Марина. — Чтобы было от чего отталкиваться. Первые впечатления.
— Ясно, — откликнулся Фил. — Давай.
— Так вот. Мальчик пробыл тут совсем недолго, — сказала Марина, глядя на клетку.
— Да?
— Да. Вот это, — она ткнула пальцем, — камера временного содержания. Его переместили сюда. Она тут давно. Очень давно.
— А точнее?
— Потом скажу. Мальчика привезли сюда для… Не знаю пока, для чего именно, но ничего хорошего его тут не ждало. Это логово убийцы. Как бы он его ни прихорашивал. Это бойня. — Она закрыла глаза, развернулась и сделала несколько глубоких вдохов. — Предвкушение… Он приводит их сюда, чтобы… — Еще один вдох. — Он себя настраивает. Чтобы… Чтобы… Ритуал. Да. Именно так. Главное — это ритуал. Не только те аспекты, которые он сам разработал, нет… Его личный фетиш… Нет. — Опять вдох. Она опустилась на колени, огляделась. — Не только это…
Фил не смел произнести ни слова. Марина словно погрузилась в транс и теперь общалась с иными мирами. Он и сам осознавал, насколько нелепо это звучит, но не мог выбросить этот образ из головы.
— Нужное место, нужное… настроение. Подготовка к наслаждению. Нет. Не только. Что-то еще. Цветы… Да. Нужное… время… — Она открыла глаза. — Нужное время, да. Ритуал. — Она пробежалась взглядом по букетам, расставленным вдоль стены. — Цветы, они… Это… Это жизненный цикл. Рождение, расцвет, смерть. Многолетние растения. — Она указала на стену: — И еще этот рисунок… Ты был прав, это не пентаграмма, не сатанинский знак. Это… Я даже не знаю. Возможно, календарь? Своего рода.
— В форме звезды?
— Возможно, под звездой? Не знаю. Но это точно не пентаграмма. Скорее… логотип! — Последнему слову Марина как будто сама удивилась. Она снова зажмурилась. — Но ребенок… Что значит ребенок? Готовность? Плодоносность? Он тоже входит в жизненный цикл? — Она подошла к верстаку. — Садовые инструменты… Символы, да… Символические инструменты… Но что они символизируют? Посадку? Выращивание? Жизненный цикл, да… — Она посмотрела Филу в глаза. — Клетка. Кости. Думаешь, человеческие?