— Хорошо.
— Я думала, мы сегодня встретимся и нормально поговорим.
— Да… — Гласс заговорил осторожнее. — Сегодня будет трудно. Тут сейчас самая жара.
— Я думала, мне сегодня нужно прийти в участок.
— Нет! — поспешно выпалил Гласс. — Я же говорю, работы невпроворот. Есть парочка дел, на которые брошены все силы. Думаю, пока нам лучше общаться так.
И тут Роза начала свирепеть. Потому что поняла, что он задумал. Он выводит ее из игры. Сажает на скамейку запасных. И она прекрасно понимала, кому отдают все помещения и кадры. О да! Даже спрашивать не пришлось.
— Ладно. Хорошо. Я позвоню, когда узнаю что-то новое.
И положила трубку. Точнее, швырнула ее на кровать и села рядом.
Фил Бреннан. Опять этот проклятый Фил Бреннан. Вечно он ей мешает! У нее был специальный резерв ненависти лично для него. Потому что он воплощал в себе все те качества, к которым она безнадежно стремилась. Он был успешным. Его все любили. Его постоянно повышали. Да, ее недавно тоже повысили, но все же… Его повышали охотнее. Вечно так!
Она снова обвела комнату взглядом. Это ее мир. Все, что у нее есть. Все, чего она добилась.
Она никогда не хотела работать в полиции. Чего она на самом деле хотела, так это произвести впечатление на своего отца — заслуженного, уважаемого, увешанного орденами старшего инспектора. В свое время он поймал множество воров. Все так говорили. Да и он сам так о себе говорил, разве что прибавлял крепкое словцо-другое.
Она восхищалась им. В рот ему, можно сказать, смотрела. Но только на расстоянии. Расстояние присутствовало всегда, даже до развода родителей. Отец всегда где-то пропадал: если не работал, то «заводил полезные связи». Мать ужасно злилась. Она утверждала, что если какие-то связи там и были, то только случайные. Со шлюхами. Сперва он отшучивался, уверял, что такова специфика его работы, что по-другому в полиции нельзя. Он якобы должен ходить в эти бары, его должны видеть на этих вечеринках. Мать молчала. Только сверлила его ненавидящим взглядом. И все катилось привычной колеей.
Она закрывала глаза на его пьянство и скоротечные интрижки и скрепя сердце принимала внезапные подарки — бонусы, так сказать. Поездки за границу, ремонт, новые машины. И все это падало как снег на голову. Дурой она не была — знала, что ее подкупают. И пускай неохотно, но соглашалась участвовать в этом сговоре. Лишь бы не знать доподлинно, что творится в другом, соседнем мире, лишь бы спокойно жить в своем.
И этот домик — не то карточный, не то стеклянный — стоял много лет.
Пока один мир не вторгся в другой. Пока мать не узнала, что заразилась гонореей.
Как он мог? Как он посмел? Да, деньги, поездки — это все замечательно. Она терпела, сколько могла. Пил? Пожалуйста. Трахал этих шлюх, пускай… Это одно, но принести болезнь в дом, заразить ее… Это совсем другое. Это недопустимо.
Отец пытался снять с себя ответственность и лопотал что-то в духе «С кем не бывает?». Но мать не сдавалась. Долгие годы затаенного гнева наконец дали течь. Гнев хлынул наружу. Она кричала, что прозрела, что пелена упала с ее глаз, — и теперь она видит, что он за человек.
Тогда-то он и ушел. Но сперва… сперва он ее ударил. Сильно. Она упала на кухонный пол, лежала в крови среди выбитых зубов и корчилась от боли. Его гнев тоже вырвался наружу после стольких лет заточения.
И Розу с братом отныне воспитывала женщина, внутри которой сломался стержень. Эта женщина мало разговаривала, вяло реагировала на внешние раздражители и ходила, как сомнамбула. Всю оставшуюся жизнь.
Неудивительно, что Роза ненавидела своего отца. Но мать она ненавидела еще больше — за бесхребетность, за овечью покорность, за то, что та перестала жить задолго до смерти. Когда у нее наконец обнаружили рак, это даже принесло облегчение. Дало оправдание. Но Роза так ее и не простила. Ненавидела до последнего.
И по-прежнему старалась выслужиться перед отцом, завоевать его расположение. Для этого-то она и устроилась в полицию. Но это не помогло. Отец продолжал жить где-то на южном побережье, с уже третьей по счету женой, и связи с дочерью не поддерживал. Она надеялась, что он позвонит хотя бы после того, как о ней написали в газетах в связи с поимкой того маньяка. Но нет. Может, он тоже умер? Она надеялась, что это так.
…Роза встала и пошла в душ.
Может, пробежаться? Дать выход этой слепой ярости… Нет. Она направит ее в иное русло.
В рабочее русло. Сходит в морг, взглянет на тело Фэйт Ласомб. Проверит, что записано на камерах слежения в Ньютауне и на подъезде к Уэйкс Колну.
Потом еще раз наведается к Донне Уоррен.
Пусть не держит ее за идиотку.
Ее приятно обдало горячей водой.
Но воду невозможно нагреть до той температуры, которая устроит Розу.
ГЛАВА 49
— Держи себя в руках. Вот и все. Просто держи себя в руках.
На том конце тяжело вздохнули. Человек был явно раздражен, но не хотел подавать виду.
— Да, но…
Мэр не удовлетворился этим нехитрым ответом.
Снова тяжелый вздох.
— Тебе досталась самая простая задача, — сказал Законодатель. — Ты вообще ничего не делаешь. Даже Учитель, и тот что-то делает.
Молчание.
— Наверное, уже жалеешь, что позвонил мне.
Ответа не последовало. Законодатель счел это знаком согласия.
— Меня не предупредили, — сказал Мэр. — Вы санкционировали… это и ничего мне не сказали! Кто-нибудь еще знал?
— Учитель.
— А он почему мне не сказал?
— Потому что я ему приказал. Я хотел сам с тобой поговорить. Я же знал, как ты к этому отнесешься. И мои прогнозы оправдались.
— А тебе не кажется, что вы слишком далеко зашли? Вы… пересекли черту.
— Нет. Уивер представлял собой опасность. Никто не смог бы с уверенностью сказать, как он поступит в следующий момент. Лучше не придумаешь. Теперь всем плевать на нашу доставку. Никакого давления.
— А как же… Нас ведь должно быть четверо. Кто станет новым Миссионером?
— Мне казалось, что уж с этим-то проблем не возникнет. По-моему, наш иностранный друг — идеальная кандидатура.
— А если он… откажется?
— Откажется? Почему?
Снова молчание.
— Послушай, — сказал Законодатель, — ты просто занимайся своим делом, и все. Не отвлекайся. Все организационные моменты возложены на твои плечи. Я пока займусь своим делом, а скоро вступит и Учитель. Все пройдет как по маслу.
— А как же мальчик? Что с мальчиком?
Законодатель гадко хихикнул.
— Все улажено. Безукоризненный план. И ничем нам не грозит.