Шелестов поднял глаза и долго и пристально смотрел на нее. Настя замерла в тревожном предвкушении. Он должен, должен сказать что-то романтическое! Задать ей какой-то личный вопрос…
И он задал. Как раз тогда, когда она уже расслабилась и, можно сказать, размечталась, Шелестов неожиданно сделался серьезным и спросил:
— Вы ведь не замужем?
Если бы он внезапно укусил ее за палец, Настя, наверное, не среагировала бы столь бурно. Вот тебе и загадала! Значит, роман не состоится. Ужасно обидно, но — что поделаешь?
— Неужели замужем? — насторожился Шелестов, потому что по-иному расценить реакцию дамы было сложно.
Сказать, что Настя испытала разочарование, значит не сказать ничего. Это было примерно то же самое, что налететь на стеклянную дверь в аэропорту. Однажды с ней приключилась такая неприятность, вспоминать больно.
Настя взволнованно облизала губы. Подобным образом вел себя в сложных обстоятельствах кот Кузя — он тоже нервно облизывался.
— Формально — да, — наконец выдавила она из себя. — Но только формально.
— Понятно.
Глаза Шелестова потемнели, словно грозовое небо. Ему ничего не было понятно, но развивать тему он не собирался. Не та это была тема, которая обещала вылиться во что-то приятное. Конечно, ему стало не по себе, когда он узнал, что положил глаз на замужнюю женщину. Однако Настасья Лаврентьева не выглядела замужней. То есть защищенной. Она была слишком чувствительна к мелочам и в то же время собранна и сосредоточенна, как одинокий воин. От его вопроса она мгновенно взъерошилась подобно воробью, готовящемуся вступить в драку с превосходящими силами противника.
— А вы женаты? — спросила она будто через силу.
— Разведен. У меня есть сын Лешка, ему четыре года. А у вас есть дети?
— Нет, — ответила Настя. — Детей нет. — И, хмыкнув, добавила: — Вы прямо как фермер. Хотите сразу очертить границы. Чтобы случайно не вспахать чужое поле.
— Какая вы злая, госпожа Лаврентьева, — удивился Шелестов.
И расстроился тоже. Потому как сразу понял, что своим простым вопросом испортил ей настроение. Только что Настя была новогодней гирляндой — искрящейся, переливающейся, подмигивающей ему разноцветными лампочками… И вдруг ее словно отключили от сети. Она потускнела и неожиданно усталым голосом сказала:
— Знаете что? Я есть хочу. Как это ни странно. Хочу картошки с грибами. И с черным хлебом. И еще чашку сладкого чая с лимоном. Чтобы запить все это великолепие.
Шелестов рассмеялся и стал звать официанта — просить тарелку картошки для дамы. Делая заказ, он смотрел на Настю, не отрываясь. Она перестала с ним флиртовать. То есть совсем перестала, сразу.
— Кажется, вы вычеркнули меня из своей бальной книжки, — с беспокойством сказал он.
— А на что вы рассчитывали, на танго? Или просто на «ча-ча-ча»? — спросила Настя без особого любопытства.
Шелестов рассмеялся:
— Я не жертва позитивной психологии и планов никаких не строю. Просто поддался вашему очарованию.
— Вон оно что, — пробормотала Настя.
Почувствовав, что она ускользает, Шелестов мгновенно мобилизовал все свое обаяние, пустил в ход даже предполагаемые гипнотические способности. Говорили, будто его взгляд творит чудеса. Он точно не знал, но если ему действительно нравилась женщина… Сначала ему показалось, что Настя поддается гипнозу, но, когда принесли картошку, она легко сбросила с себя чары и принялась с аппетитом есть, обмакивая хлеб в чесночный соус.
— А я-то мечтал о поцелуе, — с сожалением заметил Шелестов, решив взять ее нахрапистой честностью.
— И что? — удивленно спросила она с набитым ртом.
Ела она тоже совершенно не так, как это делают девушки на свиданиях. Обычно они клюют, как птички, изящно держат вилку, легонько тыкая ею в салатик. Настя ела с удовольствием. Словно сидела в собственной кухне после работы, не скрывая аппетита и не рисуясь.
— И что? И то, — передразнил он. — Как я буду целовать вас, когда вы чеснока наелись?!
— Чеснока? — удивленно переспросила она и сыто улыбнулась: — Ну, тогда как-нибудь в другой раз. Поцелуемся, я имею в виду.
Стало совершенно ясно, что она потеряла к кавалеру всякий интерес. Как раз после того, как он спросил, замужем ли она. Вероятно, тут был какой-то подвох, и Шелестов во что бы то ни стало решил дознаться — какой.
Именно в этот момент зазвонил ее мобильный телефон. Решив, что это Матвеев, который все-таки ее хватился, Настя, не глядя на дисплей, поднесла аппарат к уху.
— Извините, — вежливо сказала она Шелестову и произнесла в трубку: — Алло!
Однако это оказался никакой не Матвеев. Это оказалась ее коллега Таня Уманова.
— Настюха, — проговорила она плачущим голосом. И с места в карьер бухнула: — Настюха, нас увольняют!
— Ты что? Не может быть.
Настя почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. И от ее сердца. Увольнение! Страшный сон, который она отгоняла от себя, не смея предаваться опасениям, чтобы не накликать беду.
— Откуда ты знаешь?
— Позвонил Маслов, объяснил ситуацию. Сказал, что мы в дерьме, что выхода никакого нет, и он распускает сотрудников. С завтрашнего дня можно не выходить. Он и тебе звонил, но ты не отвечала. Настюха, ты чего молчишь?
— Перевариваю. — Настя так стиснула зубы, что ей было трудно отвечать.
Шелестов, который слов Тани не слышал, но следил за Настиным лицом, сдвинул брови. Потом занервничал и впервые за весь вечер достал из кармана сигареты.
— Можно? — спросил он у нее одними губами.
Она смотрела сквозь него, словно он был стеклянным. Она вообще ничего перед собой не видела. Когда говорят, что перед человеком разверзлась бездна, имеют в виду именно такие ситуации. Шелестов закурил, положив зажигалку на стол. Настя тут же взяла ее в руки и принялась нервно щелкать, высекая огонек.
— Я попробую связаться с Елизаветой Васильевной, — говорила между тем Таня. — Елизавета Васильевна всегда все знает…
— Полагаю, это бессмысленно, — мерзлым голосом произнесла Настя. — Хотя попробовать стоит. Я… Я тебе завтра позвоню, хорошо?
Она опустила телефон в сумочку и сцепила руки перед собой. Ей стало страшно. Она оказалась лицом к лицу со своим будущим — темным и мало предсказуемым.
— Что-нибудь случилось? — тревожно спросил Шелестов, делая короткие затяжки и выпуская дым в сторону.
Настя посмотрела на него в упор и неожиданно поняла, что ее больше не интересуют отношения. Сердечные переживания. Только работа. Работа, без которой жизнь очень быстро превратится в кошмар. По крайней мере, для нее.
— Спасибо за картошку, — сказала она вслух. — Но у нас ничего не получится.