— Ага! — иронически воскликнула Таня. — И чем, интересно, ты лучше папочки? Он меня бросил, когда я в пеленках лежала, а ты дотерпела до совершеннолетия! Конечно, тебя это оправдывает!
— Если ты подзабыла, тебе тогда уже исполнилось семнадцать лет, — продолжала кипятиться мать. — И я, между прочим, тебе квартиру оставила! Родовое гнездо!
— Родовое гнездо! — возмутилась Таня. — Ты говоришь так, как будто речь идет о замке в Шотландии, а не об «однушке» на окраине.
— Еще неизвестно, что дороже стоит — замок в Шотландии или «однушка» в Москве, — парировала мать. — Да ведь девчонки в семнадцать лет о таком только мечтать могут! Одна, ни от кого не зависишь, творишь что хочется…
— Я мечтала жить с тобой!
— Знаю, знаю… — Мать немного сбавила обороты. — Но что я могла поделать? Я, между прочим, ребенка ждала. У меня новая жизнь начиналась! Неужели ты не можешь меня понять?! У нас с Колей такая любовь закрутилась!
— Да что это за любовь, ради которой можно выбросить из жизни собственную дочь?! — Таня почувствовала, как ее губы поехали вниз, а нос набряк от слез. Она пнула ногой чемодан, повалившийся набок. — Это не любовь, а какое-то уродство! У тебя с отцом были уродские отношения, и с Колей тоже — такие же уродские! У меня из-за тебя вся жизнь наперекосяк!
И Таня разрыдалась, не в силах больше справляться с болью, которая разрывала ее изнутри. Мать испуганно посмотрела на нее, но не рискнула сунуться с утешениями — только стиснула руки. Таня вообще не помнила, чтобы эта женщина обнимала или ласкала ее. Когда она видела, как чужие матери целуют своих малышей в макушку, в щечки, в ладошки, на нее нападала звериная тоска.
Она подумала, что ненавидит Виктора еще и за то, что он не хотел ребенка.
— Таня, перестань истерить, люди смотрят! — сдавленным голосом сказала мать, нервно озираясь по сторонам. Пошел мелкий моросящий дождь, и от этого дождя волосы вокруг ее лица завились мелкими колечками, сделав ее моложе и свежее.
— А плевать я хотела на твоих людей! — заявила Таня, вытирая нос платком, завалявшимся в кармане. — Ненавижу эту твою игру на публику! Образцовая мамаша на свидании с дочерью!
— А почему это ты с вещами? — спросила мать, пропустив ее шпильку мимо ушей и глядя на раздутый чемодан. — Ты что, съезжаешь от своего Потапова?
— Да, съезжаю! — язвительно ответила Таня. Слезы оставили на ее щеках жгучие следы, и теперь щеки пылали. — Если бы у вас с отцом была нормальная семья, я бы знала, как строятся отношения. Но вы меня ничему не научили! Особенно ты!
— Да неужели? — язвительно возразила мать. Выражение ее лица неожиданно изменилось. Она даже глаз прищурила, приготовившись от души высказаться. — Разве я не предупреждала, что Потапов рано или поздно от тебя сбежит?
— Ты не предупреждала, а просто каркала! Из вредности! — огрызнулась Таня.
В душе же она вынуждена была признать, что мать действительно высказывала некие опасения. Но Таня, разумеется, махнула на них рукой.
— Любить ее не научили! Да разве тебя научишь? Ты любовь у себя под носом не замечаешь! Про Олега своего вспомни. Сколько лет ты над ним издевалась? Настоящая мымра! Парень по тебе с ума сходил. Как он был в тебя влюблен! У меня сердце кровью обливалось. А ты? Ты его просто растоптала.
— Я не топтала! — горячо возразила Таня.
Как это ни странно, она никогда не смотрела на свои отношения с Олегом с такой точки зрения. То есть не считала его пострадавшей стороной. Возможно, потому, что он всегда был сдержанным, и это сбивало ее с толку.
— Да? А что ты выкинула на выпускном вечере? — продолжала наседать мать. — Мальчик хотел признаться тебе в любви, а ты заявила, что собираешься замуж за своего спортивного тренера.
— Я действительно собиралась замуж за спортивного тренера. Хотела тебе отомстить!
— Но я-то не видела, как ты целовалась с этим тренером перед школой. А Олежек видел!
— Откуда ты знаешь?
— От верблюда. Не такая уж я бесчувственная, как ты хочешь представить.
Мать вскинула руку и посмотрела на часы.
— Беги, беги, а то Коля устроит тебе семейную сцену, — насмешливо воскликнула Таня. — Сколько он выделил тебе времени на общение со старшей дочерью? Как всегда — двадцать минут?
— Ты настоящая мымра, — с чувством повторила мать. — На месте Олега я бы разочаровалась в тебе еще в пятом классе. Конечно, я не образцовая родительница, но не такая жестокая и черствая, как ты.
— Спасибо, что навестила, — сказала Таня, раздув ноздри и доставая из сумочки ключи от машины. — Было очень приятно поболтать.
— Олег в курсе, что ты ушла от Потапова?
— Какая разница?
— На твоем месте я бы вцепилась в этого парня обеими руками и не отпускала до конца жизни. Это если тебя интересуют материнские советы…
— Твои — не интересуют, — отрезала Таня и, не оглядываясь, направилась к своей машине. Чемодан послушно покатился за ней, подскакивая на выбоинах.
* * *
Олег любил приезжать на дачу осенью. Зимой в поселке было мрачно, уныло и жутковато. Казалось, время здесь остановилось навсегда, и это его слегка пугало. Посидев денек с книжкой и бутылкой красного вина возле камина, он с превеликой радостью прыгал в машину и несся обратно, к огням и суете вечно бурлящего муравейника под названием Москва.
Весной и летом, наоборот, раздражал постоянный шум. На сопредельных участках орали дети, вывезенные из пыльного, жаркого города на подмосковные лужайки. С утра до позднего вечера монотонно зудели газонокосилки, визжали пилы, стучали топоры — вырвавшиеся на волю офисные работники возвращались к простой крестьянской жизни, максимально используя для этого светлое время суток. Ближе к ночи запах жарящегося на мангалах мяса забивал аромат сирени, липы и розовых кустов, которые мама в изобилии высадила вокруг дома.
И только осенью, где-то в середине сентября, наступала волшебная гармония, чарующая пауза между буйным летом и угрюмой зимой.
Было тихо, но пока еще не безлюдно — пенсионеры караулили дозревающий урожай и готовили участки к следующему дачному сезону. Днем светило нежаркое уже солнце, а с наступлением сумерек начинался дождик, под который уютно было засыпать. И можно было долго бродить по лесу, как в детстве поддевая ногой шуршащие желтые и красные листья, сидеть на веранде в любимой старой качалке, любоваться закатом, размышлять обо всем на свете.
Олег потянулся, разминая мышцы, легко поднялся и пошел в дом — сигареты остались на каминной полке, курить же хотелось страшно. Уже стемнело, и по дороге он щелкнул выключателем — зажег красивые кованые светильники, висевшие по углам веранды, устроив себе праздничную иллюминацию. Вернувшись, сел уже не в качалку, а на крыльцо, и сделал первую, самую душевную затяжку. Рассеянно подумал, что уже который год собирается бросить курить. Чего он только не предпринимал: давал клятвы матери и заключал с друзьями пари на крупные суммы, клеил антиникотиновый пластырь и пил какие-то отвратительные витамины. Грыз семечки, сосал леденцы, требовал от коллег, чтобы те не давали ему закурить. Сколько раз в мусорное ведро летели все имеющиеся в доме запасы никотина, включая уникальные сигары и трубочный табак! Однажды он даже расколотил замечательный, страшно дорогой хьюмидор, который ему подарили коллеги на день рождения, и выбросил в мусоропровод несколько коллекционных трубок. Помнится, Таня ему тогда сказала…