Вот пальцы шевельнулись, поползли ниже и случайно — как будто случайно — легонько притронулись к ее блузке. У Мерри возникло гадливое чувство, словно по ее груди ползет жук.
— Пожалуйста, Гарри! Не надо… — невольно вырвалось у нее.
— Что «не надо»? — спросил он, словно не понимая, о чем идет речь.
— Не трогайте меня так.
— Как? Что ты имеешь в виду? Как именно?
— Вы знаете, — жалобно пролепетала она. И повторила, уже чуть увереннее: — Вы сами знаете.
— Нет, — раздраженно произнес Гарри. — Я не знаю. И ничего не понимаю.
И вдруг, прежде чем она придумала, что ему ответить, прежде чем даже успела подумать, как бы придать своим словам наиболее тактичную и вместе с тем жесткую форму, Гарри резко нагнулся, обнял ее и второй рукой и попытался поцеловать. Мерри отвернула губы, но он все равно целовал ее, куда попало — в подбородок, в щеку, в шею, во все, что подворачивалось, в то время как Мерри лишь крутила головой, тщетно пытаясь уклониться от его поцелуев.
— Хватит! Остановитесь же! Ну, прошу вас, Гарри! Отпустите меня! — молила Мерри.
Внезапно, без всяких видимых причин, Гарри отпустил ее. Мерри даже в первую секунду не поняла, что случилось. Но уже в следующий миг она вскочила и кинулась вверх по ступенькам в свою комнату. Она бросилась ничком на кровать, лежала тихо, как кролик, и, затаив дыхание, прислушивалась — не раздадутся ли на лестнице шаги. Мерри не знала, осмелится ли она лечь спать. Дверь ее спальни не запиралась, и ключа у нее не было. Не попытается ли Гарри проникнуть ночью к ней, чтобы овладеть ею спящей… Мерри лежала ни жива ни мертва от страха.
Она пыталась успокаивать себя. В конце концов, она может закричать. Лион спит в соседней комнате. А мать, ее собственная мать, спит в той же спальне, что и Гарри, в конце коридора. Ведь должны же они проснуться на ее крики, думала Мерри. О большем она думать не смела, поскольку знала, что если случится самое страшное, то ни Лион, ни мать ей не помогут. При всем желании. Однако почему-то в глубине души Мерри надеялась, что сегодня (хотя бы сегодня!) Гарри оставит ее в покое. Перед тем как уснуть, она вдруг вспомнила, что может позвонить Сэму Джаггерсу. Это ее настолько успокоило, что с этой мыслью она незаметно погрузилась в сон. Тревожный и беспокойный.
Первой мыслью Мерри поутру было то, что ей необходимо все время быть вместе с Лионом. Не отпускать его от себя ни на шаг. По меньшей мере, когда она сама находится в доме. А в доме она постарается оставаться как можно меньше. Полного спокойствия эта мысль ей, впрочем, не принесла, однако сознание того, что в любой миг она может связаться с Сэмом Джаггерсом, в Нью-Йорке, сняло тяжелый камень с души.
Мерри никогда не увлекалась спортом, однако решила записаться в теннисный клуб «Беверли-Хиллс», чтобы брать уроки тенниса. Ей нужно усовершенствоваться — объяснила она домочадцам. Однако на самом деле ей нужен был предлог для частых отлучек, а теннис для этой цели вполне подходил. Не хуже всего остального, во всяком случае. Во-первых, она и впрямь будет играть в теннис, что само по себе и приятно и полезно. Во-вторых, в клубе она обзаведется новыми знакомыми из числа своих сверстников, чего, как уже поняла Мерри, ей уже стало недоставать в последнее время. К тому же нужно же вести хоть какую-то светскую жизнь, а теннисный клуб «Беверли-Хиллс», к которому, кстати, принадлежал и Мередит Хаусман, как раз предоставлял такую возможность, поскольку являлся привилегированным клубом, членство в котором было строго ограничено. Однако Мерри имела право на временное членство в клубе, благодаря тому, что в нем давно состоял ее отец.
Все получилось проще и удачнее, чем она предполагала. Оказалось, что в подобном положении находится не одна она, но также и дети многих других звезд экрана, с которыми Мерри немедленно связали узы понимания и сочувствия. Никто, как эти дети, не понимал, как тяжело считаться в классе и в школе знаменитостью только из-за того, что твой отец или твоя мать — кинозвезда. Эти дети рано познали тяготы и хлопоты бесконечных переездов, переходов из школы в школу, частой и долгой жизни без родителей, одиночества по ночам и вместе с тем — беззаботной роскоши и мотовства, головокружительной легкости в общении, свойственной богеме. И эти дети приняли Мерри в свою среду так радушно и чистосердечно, как в британской колонии на далеком тропическом острове приняли бы новую семью из Англии или как собрание низложенных царей и великих князей в Лиссабоне приветствовало бы приезд новой высокопоставленной жертвы очередной революции.
Из-за необычного, оторванного от жизни, полуреального существования, которое вели эти дети, они рано научились разбираться в том, насколько преуспевают их родители. Причем определялось это крайне просто: по приглашениям на дни рождения, которые им присылали или, наоборот, забывали присылать.
Подобные детские дни рождения, как и большинство голливудских вечеринок, напоминали фондовую биржу. Родители обычно приходили вместе с детьми, чтобы обменяться свежими сплетнями, заключить сделки, подписать контракты, а то и просто лишний раз показаться на людях.
С Пэм Джеррард, дочерью режиссера Уолтера Джеррарда, Мерри познакомилась через своего тренера в клубе «Беверли-Хиллс». Они сыграли вместе несколько матчей, и как-то раз Пэм предложила Мерри после игры вместе пообедать. Остальное было уже просто.
На очередном дне рождения они собрались все вместе. Там была Лайла Фрэмптон, дочь известного певца, и Билл Холлистер, мать которого долго считалась одним из секс-символов Америки, да и сейчас еще оставалась им, так что сам факт существования Билла позорил и унижал ее в глазах публики. Что же это за сексуальная богиня, если ее сыну уже семнадцать? Еще там был Ронни Голден, отпрыск великого комика. Некогда великого, по меньшей мере. Сейчас он разве что швырялся тортами в рекламных роликах да то и дело прикладывался к бутылке. Еще там был Гарри Грин, отец которого ставил все фильмы про Дракулу, а ранее прославился постановками Брехта на сцене Берлинского театра. И Джил Морган, внучка знаменитого танцовщика. И Эд Кент, сын исполнителя ковбойских песенок. Ну и естественно, Пэм и Мерри.
Собралась вся компания у Билла Холлистера, мать которого улетела на две недели в Нью-Йорк, оставив огромный особняк с бассейном и потрясающим баром, которыми обычно никто не пользовался.
Не безразличие, не неприкрытый цинизм и даже не нескрываемое презрение ее новых друзей к окружающим поражало Мерри, а ее собственная наивность и невинность. Она никогда не задумывалась над тем, как повлияла на ее жизнь головокружительная карьера отца. Между тем в ее новой компании подобные вопросы обсуждались открыто. Никто из ее новых друзей не испытывал ни малейшего стеснения в средствах. У всех родителей имелись крупные накопления, позволявшие безбедно жить на ежегодные банковские выплаты. Отец Билла Холлистера, например, числившийся вторым продюсером фильмов собственной жены (на самом деле заключением контрактов, выписыванием чеков, рассылкой писем и телефонными звонками вместо него всегда занимался кто-то другой), совершенно не выносил, когда его беспокоили по поводу такой ерунды, как карманные деньги для сына, жалованье для прислуги, мелкая наличность для почтальона и зеленщика и так далее. Поэтому он просто оставлял пару сотен долларов мелкими купюрами в верхнем выдвижном ящике своего письменного стола из гарнитура «Ридженси». Как кран с водой — любой жаждущий может подойти, отвернуть его — и напиться. Время от времени отец заглядывал в ящик и добавлял денег.